в тюрьму письма и разговаривал с политическим заключенным. Никто не мог подтвердить обвинения, однако начальник Статковского посоветовал ему подать в отставку, чтобы избежать увольнения по обвинению в «политической неблагонадежности». Статковский ушел в отставку в августе 1884 г., получив разрешение оставаться в резерве, но полиция взяла его под наблюдение.

Три года Статковский оставался не у дел. Приехав в Петербург, он попытался поступить в Технологический институт, но не был зачислен, поскольку у него отсутствовало свидетельство о благонадежности. Многие молодые люди, столкнувшись с подобными препятствиями, глубоко разочаровывались в царском режиме и примыкали к революционерам. Другие, подобно Статковскому, заслуживали политическую реабилитацию, поступив на службу в охранку. Он начал получать мелкие поручения от политической полиции, хотя до 1893 г. считался «подозрительным» и оставался под наблюдением, так как охранка, естественно, не испытывала доверия к новым агентам.

Тем временем Статковский, которому уже исполнилось тридцать лет, решил рискнуть. В 1895 г. он обратился непосредственно к императору Николаю II с просьбой выдать ему свидетельство о благонадежности, чтобы стать кадровым сотрудником охранки и Отдельного корпуса жандармов. В жандармы Статковского не приняли, сказав, что его моральный облик не соответствует этому званию, а в охранку взяли, и вскоре он стал ценным сотрудником, на счету которого в конце 90-х годов было раскрытие влиятельного марксистского рабочего кружка — «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Кроме того, Статковский стал специалистом по студенческому движению. Позднее, когда премьер-министр П.А. Столыпин потребовал от охранки отчет о борьбе с революционерами, составление отчета было поручено Статковскому. Охранка помогла последнему загладить свою вину перед государством и сделать карьеру, воспользовавшись личным опытом и знаниями о движении радикально настроенной молодежи.

Статковский медленно завоевывал доверие охранки. Другой «путь наверх» описан в мемуарах, написанных в 1917 г. и принадлежащих перу полицейского агента, личность которого до сих пор не установлена. Охранка была очень в нем заинтересована и использовала изощренную тактику психологического давления, чтобы преодолеть его естественное нежелание доносить на знакомых. Сначала этого человека сделали осведомителем, а затем — таким же чиновником, как Статковский, который, кстати, всячески способствовал его назначению.

Здесь следует сказать, что сначала агенты охранки требовали от осведомителей только общую информацию, но постепенно случайный доносчик, боявшийся разоблачения, оказывался в западне и сообщал информацию, которая компрометировала его товарищей.

Указанный автор сообщает, что был зачислен в Петербургский университет в 1912 г., когда министр народного образования Л.А. Кассо вел активную борьбу со студенческими выступлениями. Охранка предложила автору стать осведомителем и сообщать о студенческих настроениях, и он согласился, не видя вреда в указании причин студенческого недовольства. Он сам возглавил выступление против увольнения двух либерально настроенных профессоров, за что поплатился арестом и двумя годами тюрьмы.

После освобождения его не восстановили в университете, а жалованья учителя едва хватало, чтобы прокормить жену и дочь. Только свидетельство о благонадежности открывало путь к получению желанного университетского диплома, и он обратился в полицию с просьбой выдать этот документ. Статковский, к тому времени возглавлявший охранку в Петербурге, потребовал услугу за услугу. Студент должен был восстановить связи с университетскими агитаторами, чтобы проверить секретные доносы, которые уже находились в руках полиции. В конце концов, убеждал Статковский, таким образом можно спасти множество невиновных от несправедливого наказания. Статковский напомнил своему просителю: «Вы сами пострадали невинно и должны понимать, как важно знать нам правду… и поэтому-то предлагаю только корректировать нашу работу».

На следующую встречу в кафе Статковский привел с собой блондина в очках, приятной наружности, которого представил как Ивана Федорова, студента, работающего на охранку. Вскоре Статковский откланялся. В ходе разговора оказалось, что у Федорова «недюжинный ум, знакомство с литературой, историей, социальными науками; он совсем не походил на жандармов, грубо ведших допросы по моему делу; наоборот, каждое его слово звучало подкупающе ласково, он все время с мягкой улыбкой смотрел в глаза, говорил очень сердечно и просто». Это был не кто иной, как И.В. Доброскок (по прозвищу Николай Золотые Очки), печально известный шеф тайных агентов охранки.

Студента восстановили в университете, и он регулярно получал деньги от охранки, но поручения становились все более серьезными. Он должен был, не называя имен, охарактеризовать «настроение студенчества». Затем потребовалось назвать имена лидеров, провоцирующих в университете выступления против Кассо. Сам фон Коттен, глава Петербургской охранки, обратился к студенту с требованием предоставлять подробную информацию. Теперь охранка ему угрожала: «Не годится, знаете, вести игру на два фронта… Иначе придется нам расстаться. А тогда, чтобы обезвредить вас в политическом отношении, мы как-нибудь сообщим о наших беседах… Я это говорю к слову. Надеюсь, что вы сами поймете, что должны честно сообщать обо всем происходящем… Ведь мы от вас не требуем провокации, а только желаем, чтобы мы стояли au courant всех событий».

Вскоре непроизвольно втянутый в агентурную деятельность узнал, что по его доносам совершено несколько арестов. Поняв, что из-за него люди попали в тюрьму, студент почувствовал угрызения совести. Кроме того, товарищи начали подозревать, что он осведомитель. Студент потребовал товарищеского суда чести, втайне надеясь, что его исключат и он, не признав своей вины, облегчит душу. К ужасу студента, Статковский заверил его, что он будет оправдан судом, так как двое «заседателей» — агенты охранки.

Тогда, пишет студент в своих мемуарах, он окончательно разуверился в «правде и справедливости», решив, что могущество охранки не знает границ. Полностью скомпрометированный, он решил получить в охранке высокооплачиваемую должность. Донос царит повсюду, но виноваты в том не он и не охранка. Виновата «та система, та среда правительства и общества, та жизнь, полная ненормальностей, которая толкает человека от революции к охранке и от охранки обратно к революции».

Хотя под действием угроз, психологического давления и подстрекательств многие радикалы шли на службу в охранку, имел место и обратный процесс — агенты охранки становились революционерами. Таким был чиновник охранки Л.П. Меньщиков (речь о нем пойдет ниже), который перешел в лагерь революционеров и разоблачил многих внутренних агентов. Кстати, американский писатель Линкольн Стеффенс, который многие годы работал репортером по расследованию актов коррупции в муниципальных властях больших городов, заметил, что полицейские и преступники, которых они преследуют, психологически весьма схожи.

Конечно, в России не только полицейские становились «преступниками» в том смысле, что примыкали к радикалам; случалось и обратное: «преступники» становились ревностными и убежденными полицейскими. Стеффенс не отметил этого обратного процесса в Америке — когда люди «вне закона» пополняли ряды полицейских. Для охранки это было вполне характерным явлением — порой лучшие агенты и офицеры начинали свою карьеру как убежденные противники царского режима.

Переход из