«Ландыши»… Это была первая картина отца, которую я продала, когда наше финансовое состояние стало не просто критическим, а катастрофическим. И, поскольку покупателю понравилась именно эта картина, она и пошла с молотка. Хотя мне было очень жаль ее… Ведь именно с ней был связан один из самых светлых эпизодов в нашей семье.

Это было поздней весной, мы с мамой и отцом снимали дачу в Комарове. И однажды пошли с отцом в лес. Там мы набрели на полянку, где росло множество ландышей. Конечно, рвать их нельзя, но и удержаться, чтобы не нарвать, тоже не представлялось возможным. Я срывала цветы охапками, не веря в свое счастье, а отец, улыбаясь, наблюдал за мной. Мы представляли, как обрадуется мама, когда мы вернемся домой со своей добычей. И она действительно обрадовалась.

— Какая прелесть! — воскликнула мама, зарываясь лицом в душистые ландыши.

А мы с отцом с нежностью смотрели на нее. Она действительно была прекрасна, ее глаза лучились любовью. Любовью к нам. Да и наши с отцом лица светились любовью. И добротой. Словно мы только сейчас поняли, что мы семья и что это навсегда. Это было одно из тех чудесных мгновений, которыми так не баловала меня судьба, когда в доме были забыты придирки, обиды и ненавистные моему детскому сердцу разборки. Когда воцарился мир и покой.

А потом мама положила ландыши на стол, и они роскошной волной рассыпались по столешнице.

— Тихо! Не двигайтесь! — крикнул отец. — Ляля, принеси бумагу и карандаш.

Мама метнулась в комнату и вскоре вбежала на веранду, держа в руках то, о чем просил отец. Он взял бумагу и тотчас принялся зарисовывать ландыши. Так появилась чудесная акварель, которую он так и назвал: «Ландыши». И мне было до ужаса обидно, что именно она первой и была продана. Словно я продала кусочек памяти. Теперь же я, к своему удивлению, обнаружила ее в усадьбе…

Когда я закончила рассказ, то заметила, что у Ксении в глазах блестели слезы.

— Бедная, бедная моя девочка. Ты даже представить себе не можешь, как я хочу, чтобы у тебя все в жизни сложилось хорошо, — и, помолчав, она добавила: — Ты достойна того, чтобы быть счастливой.

— Каждый из нас этого достоин.

— Нет, не каждый. Счастье не так слепо, как это может показаться. Оно обычно приходит как следствие.

— Следствие чего?

— Нашего внутреннего мира, наших поступков. Впрочем, сейчас есть более интересная тема, чем философия. Ты саму Анну видела?

Я кивнула и помрачнела. И, конечно, Ксения заметила это.

— Что, она так красива?

— Даже больше, чем я могла ожидать, — и совсем неожиданно для себя добавила: — Глядя на нее, я поняла, что у меня нет никаких шансов.

— Чтобы покорить Громова?

— Да, — едва слышно выдохнула я.

— Глупости, — безапелляционно заявила Ксения. — Самые настоящие глупости. Если человек тебе действительно нравится, во-первых, ты не должна раньше времени опускать руки, во-вторых, он должен хотя бы догадываться о твоих чувствах. Ну и в-третьих, и это самое главное, с чего ты взяла, что он ее до сих пор любит?

— Ну, это совершенно очевидно.

— Кому? Мне, например, нет.

— Он же сказал Диме, что любил ее.

— Вот именно. Любил, когда женился. Возможно, любил, и когда она убегала от него. Хотя вряд ли…

— Почему?

— Потому что, если мужчина действительно любит женщину, он не допустит ее бегства.

— Потом слуги… Они все в один голос твердят о его неземной любви к жене.

— Людям свойственно создавать легенды, но, самое забавное, они начинают в них верить. Так случилось и с людьми, которые работают у Громова. А я вот сделала совсем другие выводы из того, что ты мне рассказала.

— Интересно, какие?

— Понимаешь, он действительно сильно увлекся юной красивой девушкой. Настолько, что почти сразу сделал ей предложение. Даже не потрудился узнать ее получше. Он был страстно влюблен. Заметь, страстно. А это значит, что, когда первые пылкие порывы прошли, он смог более трезво посмотреть на свою возлюбленную. И у них начались ссоры. О чем это говорит?

— О том, что у него скверный характер.

— Не только. О том, что ему не очень понравилось то, что он увидел при более близком рассмотрении. Ведь посуди сама… Громов покупает родовой дом и приводит сюда молодую жену. Причем делается это так быстро, что он не успевает отреставрировать все здание. Какое-то время они живут счастливо, потом ссорятся, потом происходит нечто такое, что вызывает у него, заметь, со слов тех же слуг, не свойственный ему приступ ярости. Жена садится в машину и уезжает. И больше ее никто не видит. А Громов перестает даже изредка приезжать в этот дом. Словно…

Ксения замолчала и задумчиво стала смотреть в пространство.

— Словно что? — переспросила я.

— Словно дом был осквернен.

«Вот это да! Такого поворота я не ожидала. Но чем Анна могла осквернить дом? Ведь никто плохо о ней не говорил. Абракадабра какая-то. Где же скрыта разгадка этой истории?» Но я так и не смогла прийти к однозначной трактовке того, что сказала мне Ксения. И тут же она нарушила мои раздумья новым вопросом.

— Опиши мне ее. Закрой глаза и вспомни, как ты пришла в галерею и впервые увидела ее.

Я так и сделала и передо мной возникла картина. Я и Маша поднимаемся по лестнице. Уже поздно, и поэтому Маша везде включает освещение. Вот, наконец, и второй этаж. Я с интересом стала рассматривать его. Конечно, я знала, что в доме много комнат, но даже не представляла, сколько. Однако Маша торопится, и у меня практически нет времени как следует все рассмотреть. Вот девушка поворачивает, мы немного проходим по коридору, и она вновь сворачивает налево. А после опять идет по длинному коридору. Я следую за ней. И вскоре мы оказываемся в самой галерее.

Картин здесь не так уж и много. Одни из них хоть и принадлежат к середине девятнадцатого века, но почти не представляют художественной ценности. В основном, это семейные портреты Белопольских, и Маша проходит мимо, не удостоив их внимания. Однако я успеваю заметить черноволосую красавицу в костюме Коломбины, она смотрит на меня огромными черными глазами и чуть насмешливо улыбается.

«Наверное, это и есть графиня», — подумала я. И подошла к ней ближе. Техника письма показалось мне знакомой. Где-то я нечто подобное видел. Где же? Я стала внимательно рассматривать портрет. И тут услышала голос Маши.

— Вот Анна Сергеевна.

— Да, да… Сейчас подойду. Подождите секундочку.

Я перевернула картину и увидела характерную размашистую подпись.

«Васин. Опять он», — подумала я. И что это могло означать? Ответ, по большому счету, лежал на поверхности. Васин написал портрет некой супружеской четы, принадлежащей роду Белопольских. Но вот были ли это граф, который убил свою жену, и сама графиня, об этом пока судить еще рано. Нужно посмотреть, нет ли в архиве их фотографий или миниатюр.