— У вас была неблагополучная семья?

Дима горько рассмеялся, и я вновь удивилась, как же быстро меняется его лицо — оно стало похоже на морду дикого кота, приготовившегося к прыжку, и горе тому, кто окажется у него на пути.

— У нас была сверхблагополучная семья. Анин отец был профессором, доктором наук, занимался археологией. А моя мать тоже была человеком науки, только физиком. И как раз перед тем как съехаться с Сергеем Анатольевичем, она защитила кандидатскую.

— Ого! Но почему же они?..

— Да потому что полностью растворились в деле своей жизни, и дети… Как вам объяснить, они вроде бы и не мешали, но постоянно путались под ногами со своими «глобальными» проблемами.

Я сразу вспомнила отца, который никогда не ложился, не дождавшись меня с прогулки, а дождавшись, терпеливо выслушивал мои длинные повествования о своих похождениях, о том, как мы с приятелями «коротали время», и как весело или, наоборот, скучно все прошло.

— А сколько лет вам было, когда они сошлись? — спросила я Диму.

— Мне — около двадцати. Уже совсем большой мальчик. Ане — тринадцать. Мы сразу потянулись друг к другу. Хотя… нет, не так. Вначале Аня искала в моей матери близкого человека, женщину, с которой можно было поговорить о всяких дамских секретах. Но мать была синим чулком по определению, этим-то она «купила» отца Ани. Ее интересовала только наука. И она, наоборот, стыдила Аню, когда та хотела накраситься или одеться получше. Вот Анне и приходилось делать многие вещи тайком.

— Н-да… Хорошего мало…

— Да… А потом Анна расцвела, этого невозможно было не заметить. Она поступила на филфак, мальчишки совершали из-за нее разные глупости.

— А что потом?

— Ну… Денег-то не было. А выглядеть хорошо хотелось. И на одном фуршете она встретилась с Громовым. Тот потерял из-за нее голову и сделал предложение. Он ведь в чем-то очень старомоден, этот банкир.

Я промолчала, подумав, как замечательно, что на свете остались еще старомодные мужчины, эдакие мамонты в нашем суперсовременном мире.

— А дальше?

— Они поженились.

— И жили долго и счастливо?

— Не совсем. Он был намного старше ее, хотел тихой, спокойной жизни.

«Да, — подумала я, — это я понимаю. Я ведь тоже всегда хотела тихой гавани, чтобы приходить вечером домой к любимому человеку… Чтобы по утрам разливать кофе из кофейника в две чашки и видеть перед собой родное лицо, чтобы эта тишина и умиротворенность, соединяющие нас, звучали чудесной музыкой». Вслух я сказала совсем другое.

— А ей этого было мало?

— Вы угадали. Они стали ссориться.

— И жизнь дала трещину?

Он улыбнулся и как-то по-новому посмотрел на меня.

— Вы очень необычная девушка, Лера.

— Почему?

— Все время иронизируете.

— Ну, вы же знаете, что ирония — маска беззащитности.

Мы улыбнулись друг другу и пошли дальше. Вот уже и конец сада. За глухой оградой виднелась едва заметная тропинка. По ней явно давно не ходили, и она практически заросла. Однако Чарли залаял и стал рваться с поводка. Мне показалось это странным. Собака лаяла так, будто старалась привлечь к чему-то наше внимание.

— Что это с ним?

— А шут его знает! Может, утку почуял в зарослях. Он ведь охотник.

Я задумалась. Может, конечно, и так. А может, и нет. Нужно будет как-нибудь исследовать эту тропинку. И тут мне в голову пришла одна мысль, которую я решила тотчас проверить.

— Скажите, а Чарли — это ваша собака или Громова?

— Нет. Его купила Анна. Совсем крохотным, когда ему исполнился только месяц. Она с ним возилась и гуляла. Громов не любит собак и терпит Чарли только из-за меня. Мне он дорог.

Мы опять пошли молча и молчали уже до самого дома.

Я, держа поднос с кофейником, вошла в гостиную, где сидела Ксения, уже успевшая переодеться с дороги, и стала аккуратно расставлять чашки.

— Да садись ты, — нетерпеливо сказала Ксения. — Что за авария с тобой случилась?

— А, так… Можно сказать, ерунда.

— Ничего себе ерунда!

— Знаете, только такая особо талантливая девушка как я, имея восемь лет водительского стажа, смогла врезаться в единственное дерево у дороги. Редкое везение и редкий водительский дар.

Ксения едва заметно улыбнулась.

— Ну, давай рассказывай, — сказала она.

И я рассказала Ксении обо всем, что произошло, в мельчайших подробностях. Она только кивала головой и в некоторых местах неодобрительно хмыкала.

— Тебя вообще нельзя оставлять одну. Сразу попадаешь в неприятные истории.

— Да будет вам. Все ведь обошлось.

— Пока не уверена в этом. Послушай, а ты ходила в галерею Громова? Видела картины? — неожиданно спросила меня Ксения.

— Конечно. И была очень удивлена.

— Чем же?

— Во-первых, подбором картин. Понимаете, помимо разных портретов семьи Белопольских я обнаружила там несколько работ отца.

— В самом деле? Это интересно.

— Еще как. Вначале я не могла понять, откуда они могли появиться здесь. Но потом вспомнила, что Маша говорила о нескольких полотнах, доставшихся от Дома творчества. Правда, и тут есть нестыковки.

— Какие?

— Понимаете, ведь это был Дом творчества театральных деятелей. А отец занимался только кинематографом и к театру относился, мягко говоря, прохладно.

— Да… Помню. Тогда была такая тенденция, дескать, театр уже пережиток прошлого. И твой отец не избежал тех веяний.

— Вот, и я об этом. Тогда как его картины могли попасть к Громову?

— А что за работы?

— Первая — пейзаж. Вид усадьбы, а за ней сразу простираются болота. Мрачное, однако, зрелище. Ничего светлого он не увидел. Точнее, сам дом выполнен в светлых тонах, а вот ландшафт… Не приведи господь. А еще среди болот я заметила набросок женской головы…

— Наверное, он хотел изобразить графиню, утонувшую в болотах.

— Не знаю. Понимаете, никто из жителей усадьбы не верит в эту историю. Да и отец вовсе не был склонен к мистицизму. Он бы только посмеялся, если бы узнал, что в доме бродит привидение.

— Я тоже не очень понимаю твоего отца. Зачем ему нужно было писать это… Ну хорошо… с этой работой много неясного, но я надеюсь, что рано или поздно все выяснится. А что изображено на второй?

— «Ландыши» — сказала я, и голос мой дрогнул.

Разумеется, Ксения не могла этого не заметить. И вопросительно на меня посмотрела.