В этот день Сен-Жюст в очередной раз выступает от имени Комитета, чтобы предложить Конвенту временный революционный порядок управления, который должен действовать до заключения мира – иными словами, речь шла о введении чрезвычайного положения.

Этот доклад и закон, принятый по докладу, с полным основанием считают вехой в истории Великой революции. Идея о введении чрезвычайного положения уже несколько месяцев назад была высказана Барером, но теперь речь идет не о названии, а именно о системе нового управления при помощи Террора (тогда слово «Террор» звучало не так, как сегодня – и именно парижский народ потребовал «поставить Террор на порядок дня») и строго централизованной власти. Однако в докладе говорилось не просто о «временном порядке», но было четко сформулировано (четкость всегда была сильной стороной Сен-Жюста), каким именно должен быть новый порядок в экономике, в армии, в административном аппарате и так далее.

Согласно принятому в тот же день декрету, «Временный исполнительный совет, министры, генералы, установленные власти подлежат надзору Комитета общественного спасения», еженедельно отчитывающегося перед Конвентом. Это означало, что Совет министров теряет какое бы то ни было значение, и центр исполнительной власти переносится в Комитет. Ему же поручалось представлять Конвенту кандидатуры командующих армиями. Пока что считалось, что Комитет подчинен Конвенту, но довольно быстро оказалось, что это подчинение, как и контроль Конвента за собственным комитетом, превратилось в пустую формальность. Комитет становится всесилен.

Однако октябрьский закон, как и несколько позже принятый по предложению Бийо декрет о революционном порядке управления (4 декабря, или 14 фримера), устанавливал конечно же временный порядок. А были ли у революционеров планы более дальнего прицела – каким должно быть государственное устройство Франции потом, когда все враги будут побеждены?

У Сен-Жюста были, по крайней мере, соображения на этот счет. В вантозе II года Сен-Жюст выдвигает программу строительства нового общества. Каким же видит новое общество новый идеолог?

Оно имеет мало общего с идеалами Века Просвещения (того века, в который, казалось бы, формировался и сам Сен-Жюст). Скорее она ориентирована на древнюю Спарту: идеал – это мужественное, жесткое общество, в котором каждый знает, что его долг – служить государству.

Вот некоторые положения этой программы.

В идеальном государстве – согласно Сен-Жюсту – должно быть мало законов, мало судов и вовсе не нужны юристы. Основные занятия государства – это образование, цензура, собственность.

Дети принадлежат государству, мальчиков с 5 лет следует забирать в легионы (о девочках речи не идет, вероятно, Сен-Жюст попросту забыл о них), в 16 лет они становятся рабочими, а в 21 – солдатами. Обучать их должны старики не моложе 60 лет: попутно дети впитают уважение к старости. Вопрос о том, чем должны заниматься будущие учителя до 60 лет, опять-таки не интересует автора проекта; видимо, подразумевается, что учить сможет всякий старый уважаемый человек, тогда как люди помоложе должны заниматься чем-то более важным, например сельским трудом.

Пункт «собственность» в этом проекте означает прежде всего проведение аграрного закона, этого пугала всех республик, начиная с Римской, еще совсем недавно одно из Собраний вотировало смерть всякому, кто предложит «аграрный закон». «Аграрный закон» – это перераспределение земель, с тем чтобы каждый владел земельным участком (Сен-Жюст явно не понимает, что далеко не все рвутся иметь такой участок), а также перераспределение богатств.

Отсюда еще далеко до лозунга «Грабь награбленное!» Но здесь уже пробивается мысль – ранее ее проповедовали Марат и Робеспьер, – что Революция до сих пор ничего не дала бедным. До сих пор речь шла лишь о политическом – не о социальном – переустройстве общества. Но во времена «натиска санкюлотов» и якобинской диктатуры во весь рост поднялся вопрос: Революция сделана для богатых и против бедных – или для бедных и против богатых? Да, оказывается, знаменитый лозунг «Мир хижинам, война дворцам!», брошенный года три назад банкиром Проли против политической власти знати, можно толковать и так – война богатым!

Наконец, цензура. Так Сен-Жюст называет орган, задача которого – вскрывать беззакония властей, что-то вроде органа прокурорского надзора.

Этот пункт особенно важен, поскольку идеология Революции базировалась на считавшемся само собой разумеющимся постулате о том, что народ добр, а власти, как правило, плохи. Это даже было сформулировано в виде тезиса: «всякий закон, который не исходит из того, что народ добр, а правительство подвержено коррупции, – преступен».

Практически эффект вантозской программы был, впрочем, нулевым. Предполагалось, что к ней можно будет приступить потом, после победы, но столько времени История не отпустила – к добру ли, ко злу ли – Сен-Жюсту.

В течение года Комитет работал относительно дружно. Даже когда принималось решение об аресте и казни члена Комитета, автора монтаньярской конституции Эро де Сешелля, это было солидарное решение подавляющего большинства членов. Притом Эро фактически уже давно был членом Комитета лишь номинально: Комитет не исключил его из своего состава, избегая ротации, но уже несколько месяцев назад причислил его к «подозрительным» и перестал совещаться в его присутствии.

Но весной 1794 года положение стало меняться. Именно после казни дантонистов, когда Сен-Жюст торжествующе объявил в Конвенте, что покончено с последними «фракциями» (кстати, это было последнее выступление Сен-Жюста от имени Комитета), американский посланник доносит своему правительству, что следующие «фракции», по всей вероятности, появятся уже в среде самого Комитета.

В эти критические месяцы Сен-Жюста не было в Париже: он организовывал победу при Флерюсе. Но вернувшись, он увидел, что утратил контроль над событиями. Несколькими днями раньше Робеспьер, после сильнейшего скандала в Комитете, в ярости ушел и в следующие полтора месяца не появлялся в Комитете и не показывался в Конвенте, выступая главным образом в клубе якобинцев.

В отсутствии Робеспьера и Сен-Жюста делами в Комитете заправляли в основном «террористы» Бийо и Колло. Именно их ввели в Комитет последними – в сентябре 1793 года, когда народ Парижа потребовал «поставить Террор на порядок дня». К ним присоединился и привыкший ставить на победителя Барер, тогда как другие члены Комитета либо были также в командировках, либо сосредоточились на военных делах (как Карно) или обеспечении страны продовольствием (как Линде) – проблемы, вне сомнений, важнейшие, но… не позволявшие заниматься управлением в целом.

Правящая троица, похоже, была не прочь привлечь к себе также и Сен-Жюста: они знали таланты Сен-Жюста, его работоспособность и вовсе не стремились сделать его своим врагом. Позиция Сен-Жюста в тот момент не очень ясна, похоже, он колеблется. Если Робеспьер в это время почти не показывается в Комитете, то Сен-Жюст продолжает работать в нем как ни в чем не бывало, о чем свидетельствуют его подписи на постановлениях Комитета. Среди них и печально известное постановление 5 июля, подписанное Сен-Жюстом, Колло и Бийо: этим постановлением 189 (!) заключенных Люксембургской тюрьмы должны были быть отправлены в Революционный трибунал по обвинению в «тюремном заговоре».