Доктор, как подданный Его императорского величества Вильгельма II, а так же человек законопослушный и благонамеренный, отправился вместе с Робером – наблюдать и давать советы: в Германии особая специфика, чиновничьи порядки в Рейхе построже, чем в насквозь коррумпированной Третьей Республике. По пути заглянули в коммерческий банк, где Монброн снял со счета весьма кругленькую сумму в золотых марках. Предполагалось, что без уголовно наказуемого деяния, официально именуемого «получением имперским чиновником незаконного вознаграждения за услуги, напрямую связанные с отправлением указанным чиновником служебных обязанностей», а в просторечии – взяткой, не обойтись.

Привыкший к германскому орднунгу доктор Шпилер повздыхал, но смирился, благо за последнюю ночь компания совершила столько наказуемых деяний, что в общей сложности хватило бы на добрую дюжину виселиц и пару сотен лет каторги. (Монброн, мирно проспавший до самого утра, к счастью, об этом не ведал.)

Робер ворвался в пропахшее сургучом и сапогами присутственное место, как Наполеон в Москву, всем своим видом излучая благородное негодование. Застращал нижних полицейских чинов гневными речами и иностранным акцентом, громко потребовал начальника и тотчас был препровожден к обер-фольгену Киссенбарту. Где и был взят, как говорится, «до окончательного выяснения».

Доктор Шпилер (коего наблюдательный сыщик почему-то не узнал) прикинулся обыкновенным просителем, устроил засаду в коридоре управления, где тривиально подслушал всю драматическую беседу, имевшую место в кабинете господина обер-фольгена. Беседа, натурально, шла на повышенных тонах: Киссенбарт кричал, что во вверенном его попечению округе никогда не совершалось столь омерзительных злодейств, что все улики свидетельствуют, а четыре растерзанных маниакальным убийцей трупа – это перебор даже для столичного города, не то что для провинциального Вормса.

Монброн пыжился и требовал доказательств. Закончилось дело известным образом – Робера задержали как «подозреваемого», а тот без обиняков (и вполне законно) возжелал узреть подле себя консула и адвоката. Чем, несомненно, оттянул время – французского консульства в Вормсе не имелось, ближайшее расположилось во Франкфурте, а это, ни много ни мало, в тридцати с лишним милях к северу.

Киссенбарт немедленно отправил нижнего чина на телеграф, извещать господ дипломатов о бедственном положении гражданина Французской республики, Робер же был препровожден в холодную. Судя по услышанным репликам полицейских, доктор понял, что Монброна вечером вкупе с остальными задержанными перевезут в городскую тюрьму, где таковой и будет пребывать до вышеописанного окончательного выяснения.

– Все! – схватился за голову Тимоти. – Мы по самую маковку в навозе! Соваться в полицию бесполезно – мигом заметут. Паспорта выручить не получится, следовательно, через границу не перейдешь… Да еще с нашим грузом. Хотите предложение?

– Пожалуйста, – бесцветно молвил Джералд. – Надеюсь, благоразумное?

– Благоразумнее некуда. Выкинуть к едрене фене сокровища обратно в Рейн, запомнить место и сматываться налегке через голландскую границу. Как задумка?

– Нечто подобное однажды уже проделывали, – фыркнул доктор, кивая на молчавшего Ойгена. – Вот этот молодой человек. Тысячу триста лет назад. Ничего более оригинального в голову не приходит? Зачем повторяться?

– Если вспоминать смерть несчастного мистера Роу, то можно сделать неутешительный вывод: нас навязчиво преследуют сплошные повторения истории, – грустно заметил лорд Вулси. – Не представляю, что делать дальше. Робера надо выручать, но как? А если мы его вытащим, то каким, интересно, образом, мы покинем город и страну? Не забудьте, вскоре могут прийти известия из монастыря и на нас устроят облаву по всем правилам. Тупик, господа.

– Монастырь… – проворчал Тим. – Старую паскуду аббата надо было одной-единственной пулей отправить в преисподнюю. Люцифер его давно ждет не дождется, аж рыдает от тоски… Сами оставили ищейкам роскошный след, а теперь раскаиваемся!

– Тимоти, здесь не Техас и не Мексика, – справедливо возразил Джералд. – Убивать можно только обороняясь. Думайте, джентльмены. Выход должен быть.

– Можно сказать? – застенчиво сказал Ойген. – Я в Вормсе полгода жил, кое-какие знакомства имеются. Не самые, конечно, благородные. Поговорить в гавани с ребятами, я там работал, некоторых знаю. За хорошие деньги могут помочь.

– А ну-ка излагай, что там с «ребятами»? – у Тимоти, имевшего порочную склонность к громким авантюрам, немедленно загорелись глаза. – Давай, не стесняйся. Мы в том положении, когда и милорды хватаются за соломинку, поданную клошаром.

Ойген излагал пятнадцать минут. После несколько сбивчивого, но в целом обстоятельного рассказа, Джералд и остальные твердо уяснили – внезапно явился проблеск надежды. И, само собой, вновь придется нарушать строгие законы Германской империи.

В половине второго пополудни из маленькой гостиницы «Людовик XIV», что стоит на углу Кайзерхоф и Байрен-штрассе вышли четверо. Высокий представительный господин в цилиндре и печальный молодой человек с тросточкой сразу взяли экипаж и приказали кучеру ехать к центру города. Двое других – рыжий верзила-иностранец в стетсоновской шляпе и простоватого вида коренастый парень – зашагали в сторону речной гавани Вормса.

* * *

Сражавшийся вместе с капитаном Френсисом Дрейком пращур нынешнего лорда Вулси мог бы гордиться далеким потомком. Наверное, сказывалась наследственность.

«Веселого Роджера» над аббатством, конечно, не водрузили за отсутствием такового символа в багаже, но молниеносный захват святой обители был проведен по всем правилам корсарского искусства. Джералд начал откровенно гордиться своей разудалой компанией – за несколько минут, располагая весьма малыми силами, концессионеры подавили незначительное сопротивление и вся территория небольшого монастыря перешла под временное управление милорда.

Тимоти не смог обойтись без ностальгического спектакля. Черный платок, укрывающий лицо до глаз, по револьверу в каждой руке, устрашающие вопли и предписанная Джералдом оглушительная стрельба в воздух: ни дать ни взять – Дикий Запад эпохи освоения. Знаменитые литераторы Джек Лондон или Марк Твен могли бы пролить слезу умиления, наблюдая, как гражданин самой свободной страны мира, при поддержке Ойгена (вооруженного большущим тесаком, позаимствованным с кухни) врывается в уютные кельи монахов, поднимая черноризцев от праведного сна, затем, едва не пинками, сгоняет их во двор, и далее в пустующую каменную конюшню. С конюхами, работавшими при аббатстве, вышло несколько посложнее – успели схватиться за ножи, однако после трех неприцельных выстрелов прямо под ноги, так чтобы щепочки у ступней взлетали, капитулировали и они.

Конюшня была избрана тюрьмой благодаря солидности постройки и толстым дубовым воротам, закрывавшимся снаружи на увесистый засов. Только высоко под потолком строения имелись отдушины, но пролезть через них взрослому человеку было невозможно – чересчур узкие. Таким образом все уцелевшие обитатели монастыря оказались изолированными от внешнего мира через пятнадцать минут после начала импровизированного штурма. Джералд, оценив результаты, сказал, что лично закажет для Тимоти медальку за героизм и решительность – надо лишь взять из клада самую красивую золотую монету, просверлить сверху дырочку и закрепить на орденском банте.