Я вздрогнула. Поведение сестры напоминало мамино. Как бы сильно я ни злилась на Лани, такой судьбы я ей не желала. Я допила виски и стала ждать, когда оно притупит чувства. Бармен поставил передо мной новый стакан; я кивнула с благодарностью и поднесла его к губам.

— Однажды, — не унимался Адам, — Лани вообще не вылезала из-под одеяла, а весь следующий день пекла кексы. Целый день, Джози! Мы не знали, куда эти кексы девать. Говорила про рецепт вашей мамы…

Я осушила стакан и встала.

— Пойду.

Разочарованный Адам наморщил лоб, начал было произносить мое имя — и не издал ни звука. Кивнул.

— Я, наверное, тоже. — Он достал кошелек. — Я заплачу за тебя.

Я пробормотала слова благодарности и поспешила к выходу, пока Адам не предложил меня подвезти. Жмурясь от послеобеденного солнца, я шла домой. Жадно вдыхала бодрящий воздух — пусть прочистит голову. Забыть о смерти, о сестре, о подкасте — хотя бы на минуту…

За спиной раздался звонкий стук каблуков.

— Джози!

Я застыла.

Это была Поппи Парнелл.

Ветка обсуждения на www.reddit.com/r/reconsideredpodcast, опубликовано 24 сентября 2015

— Джози, подождите.

Потрясающее нахальство — Поппи решила, что может обращаться ко мне по имени?! Пусть она целыми днями изучает мое семейство, но обо мне эта Парнелл ничего не знает!

Я вперила взгляд в тротуар и почти бегом устремилась вперед. Не стану ее ждать!

Однако журналистка оказалась проворнее, чем можно было предположить по ее хрупкости и наличию огромной сумки на плече, и быстро меня догнала.

— Джози, постойте. — Она ухватила мой локоть.

Я с такой силой выдернула руку, что едва ее не вывихнула. Поморщилась от боли и выпалила Поппи в лицо:

— Не трогайте меня!

Она покорно вскинула маленькие ладошки.

— Поняла. Приношу извинения. Я лишь хотела задать несколько вопросов.

— Мне нечего вам сказать.

Журналистка нетерпеливо подалась вперед, словно терьер на охоте.

— Если бы вы только…

Мне следовало уйти. Единственный способ избежать обострения ситуации — это избежать самой ситуации; однако меня выбила из колеи ссора с сестрой, затем подогрела полуденная выпивка… Словом, я перебила:

— Заткнитесь. Вы что, не слышали? Мне нечего вам сказать. Вы — паразит. Для вас происходящее — всего лишь игра, а для меня — жизнь. Моего отца убили. Убили. И это разрушило мою семью. Полностью. Окончательно и бесповоротно. А потом, спустя тринадцать лет, являетесь вы и начинаете вновь ворошить прошлое. Думаете, я захочу вести с вами беседы? Да у меня лишь одно желание — послать вас куда подальше!

Ничуть не смутившись, Поппи подошла ближе и округлила и без того огромные глаза.

— Вас не интересует правда?

Я вздрогнула. Почти то же самое я сказала сегодня Лани. Однако не стоило демонстрировать журналистке, какую трещину пробили эти слова в моей броне. Я скрестила руки на груди.

— В суде Уоррену Кейву дали возможность оправдаться. Его признали виновным.

— На основании заявления вашей сестры. Только вдруг она солгала? Ее ведь нельзя назвать образцом добродетели.

Инстинктивное побуждение защитить сестру — которое я считала давно пройденным этапом — вспыхнуло мгновенно. Не успела я ничего сообразить, как ткнула пальцем в грудь Поппи и прорычала:

— Закрой рот, чертова сплетница!

Журналистка не испугалась и не дрогнула. Наоборот, мое поведение ее заинтриговало.

— Впечатляющая реакция.

Я убрала палец и проглотила парочку ругательств. Как можно безмятежнее и увереннее ответила:

— Моя сестра губит все. Если вы хоть наполовину такой журналист-расследователь, каким себя выставляете, то должны знать, что Лани предавала меня много раз. Но она — моя сестра, и я не позволю втаптывать ее имя в грязь.

— Можно вас процитировать? — Поппи выудила из сумки какое-то устройство.

— Иди куда подальше, — сказала я и отвернулась.

* * *

На потолке моей старой спальни красовалась россыпь звезд, светящихся в темноте, — их давным-давно наклеили мы с Адамом. Он выступал за реалистичность исполнения и старательно выкладывал Орион с Большой Медведицей, я же прыгала на кровати и лепила звезды как попало. Когда последняя наклейка заняла свое место, Адам закрыл двери и задернул шторы, чтобы мы смогли в разгар дня полюбоваться своим творением.

— Каждую ночь я буду смотреть на эти звезды и думать о тебе, — пообещала я.

Теперь же, глядя на них, я думала об одном: неужели все, во что я верила целых тринадцать лет, было ошибкой? Неужели убийца моего отца разгуливает на свободе? Неужели моя сестра — куда бо́льшая лгунья, чем я представляла?