– Между прочим, – язвительно заметил Егор, – подавляющее большинство настоящих поэтов – именно мужчины.

– Подавляющее большинство настоящих убийц и садистов – тоже мужчины. Однако, я не делаю отсюда выводов, что все мужчины – потенциальные убийцы и садисты.

– Однако, ты почему-то при этом делаешь вывод, что все мужчины лишены способности чувствовать очарование тайны и эту… как её… А! Прелесть недоговорённости, вот.

– Недосказанности.

– Один чёрт. А ты, кстати, тоже ведёшь себя иногда как типичная женщина.

– Это как? – заинтересовалась Анюта.

– Да все эти твои недомолвки, противоречия самой себе и вообще…

– Что именно «вообще»? – вкрадчиво осведомилась Анюта.

– А то, что током дерёшься и гудишь не ко времени, как сирена атомной тревоги, – резанул правду-матку Егор.

– Я ещё и не так могу! – похвасталась Анюта.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Мы что, опять ссоримся?

– Надеюсь, что нет.

– Это хорошо, а то мне показалось…

– Да нет, всё нормально. Проехали.

– Мы разве движемся? – удивилась Анюта.

– Это такое жаргонное выражение, – пояснил Егор. – Сленг. Означает, что не будем возвращаться к данной теме разговора.

– А, понятно. Хорошо, проехали. Ты меня, кстати, тоже извини за вчерашнее. Я ведь действительно женщина. Точнее, если пользоваться мужской терминологией, – разумное существо женского пола. А в данный момент ещё и очень одинокое существо. Понимаешь?

– Да, – пробормотал растерянно Егор, – понимаю. Только…

– Всему своё время, – мягко сказала Анюта. – Всему своё время и место. Помнишь детский стишок: «Не спешите, детки, дайте только срок…»

– Будет вам и белка, будет и свисток, – закончил Егор.

– Правильно, молодец. Ну что, поедем покатаемся? Чего без дела-то сидеть!

– Поехали, – охотно согласился Егор и добавил. – Заводи!

Катались они по городу до самого вечера, и Егор (не тратить же время попусту!) опять прилично подзаработал деньжат, развозя жаждущих быстро попасть в нужные им места различных граждан и гражданок. Радио снова работало в обычном режиме, – Анюта перед выездом сообщила, что ей очень интересна информация, которую она получает при общении Егора с пассажирами, и поэтому разговаривать они пока не будут, дабы упомянутые пассажиры не сочли водителя сумасшедшим (а как ещё можно назвать человека, беседующего с радиоприёмником в собственном автомобиле?). И только когда солнце окончательно ушло за горизонт, и Егор повернул к дому, Анюта прервала молчание и спросила:

– Егор, а чем ты вообще зарабатываешь на жизнь? Неужели только тем, что развозишь людей? Что-то не похоже, тем более, что машина твоя, когда я в ней оказалась, была в таком состоянии… На ней не только ездить – в неё даже просто садиться опасно было

– Что-то всем сегодня стало интересно чем я зарабатываю на жизнь, – в задумчивости проговорил Егор. – И к чему бы это? То никому и никогда до этого никакого дала не было, а то вдруг опомнились. Как же это так получается, что мы до сих пор не знаем, чем Егор зарабатывает на жизнь? Надобно спросить, а то как-то нехорошо получается. Неправильно. Художник я, – добавил он хмуро. – Керамикой занимаюсь. Леплю всякое – разное из глины и шамота, обжигаю и продаю. Тем и живу. Плоховато, правда, последнее время стало. Крупных заказов нет, а по мелочи много не заработаешь. Да и сам я, честно сказать, как-то измельчал. Остановился, можно сказать, в развитии.

– Надо же, художник… – в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. – Художники – существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?

– Она самая, – усмехнулся Егор. – Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто – не будем показывать пальцем – не вмешался.

– Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.

– Не подходит для чего? – откровенно развеселился Егор.

– Для совместной жизни.

– Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?

– Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…

– А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.

– Я не подглядывала, – вздохнула Анюта. – Я просто догадалась.

– Ладно, – пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), – мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?

У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.

На звук двигателя и шум колёс по гравию человек обернулся, отняв руку от звонка.

На юге ночь наступает быстро, и хотя солнце зашло сравнительно недавно, черты лица стоявшего перед воротами человека были уже неразличимы в стремительно сгущавшихся сумерках.

– Здравствуйте, – Егор вышел из машины и направился к незнакомцу. – Вы случайно не меня ищете?

– Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас. – серьёзно ответил мужчина.

Лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, с ничем не примечательным кругловатым лицом, одетый в простенькую серую пару и с дорожной сумкой через плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть, бывшего советского человека, трудяги, так и не нашедшего себе места в круто изменившемся мире, но не особенно, впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда вокруг них рушатся устои, не спиваются, не опускаются на дно общества и не заканчивают жизнь самоубийством (для этого у них маловато воображения), им также не удаётся стать и хозяевами новых обстоятельств – опять же из-за недостаточно развитого воображения и полного отсутствия авантюрной жилки в характере и судьбе. Они просто берутся за любую подвернувшуюся им работу и делают её так, как привыкли – аккуратно и старательно…

Все эти мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в течение одной секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел ещё и удивиться тому, что подобные мысли его вообще посетили – обычно, если он и давал человеку какую бы то ни было оценку, то лишь после знакомства с ним, но никак не до.

– Да, – сказал он и протянул руку, – Егор Петрович Хорунжий – это я.

– Пахалюк, – представился незнакомец, пожимая Егору руку, – Любомир Владимирович.

В его речи слышался какой-то незнакомый акцент.

– Любомир… – повторил Егор. – Редкое имя.

– Я с Западной Украины, – чуть пожал плечами господин Пахалюк. – Там это имя не столь уж редкое.