Директор усмехнулся:

— Проходите.

— Секунду, — остановила их Арина. — Лика, вы сказали, что с Софи и Николь вместе учились?

— Ну да.

— С вами можно поговорить? Когда вы с фотографиями закончите.

— А вы из какого журнала? — с явным интересом спросила девушка.

— Из следственного комитета, — довольно сухо сообщила Арина.

Но одноклассницу сестер Бриар это не напугало и не оттолкнуло:

— Ой, как интересно! Вы следователь?

— Следователь Арина Вершина.

— Ой, а другой же тогда был следователь! Ну когда… вот это вот все было…

Арина только пожала плечами.

— Конечно, я с вами поговорю! — еще ослепительнее улыбнулась девушка. — Мы сейчас быстренько все отснимем, да, Гарик? А вы пока… — она на мгновение задумалась. — Вон там, справа, за углом, едальня, «Синий слон» называется, совершенно отпадная. И кофе там вполне ничего. Вы подождете? Я не сбегу, честное слово! Вот вам моя визитка, если вдруг потеряемся, — в Аринину ладонь скользнул матовый бежевый прямоугольничек. — Тут все контакты, и телефон, и страницы мои, и инста, и твиттер, в общем, все. Но я недолго! И я с удовольствием с вами поговорю! Такой ужас, правда?

* * *

Аристарх Петрович очень гордился своим так удачно придуманным псевдонимом. И вообще — всем своим достигнутым положением. Галерист — даже звучит внушительно. Как демонстрация для всех, кто думал, что он — никчемушник.

Русичку звали Эльвира Афанасьевна. Странное дело, он не помнил по имени ни одного из учителей, а эту — помнил. Она ему тогда всю жизнь отравила. Сейчас, впрочем, с высоты лет и достигнутого положения, Аристарх Туш — бывший Алеша Тушкин — подумывал иногда, что никакой такой особенной травли и не было. Ну требовательная была, строгая. Аккуратный пучок каштановых волос, синий английский костюм, белоснежная блузка, заколотая у горла хрустальной брошью в виде цветущей ветки. Когда в широченное окно врывался солнечный луч, хрусталь брызгал во все стороны разноцветными искрами. Маленький Алеша — он вытянулся только к концу школы, а до того был ниже всех в классе, даже девчонок! — завороженно следил за пляской живых пестрых огоньков, вздрагивая от ледяного русичкиного голоса: «А Тушкин опять в эмпиреях витает…» Сейчас-то Аристарх Петрович знал, что такое эти самые эмпиреи — ничего обидного, даже наоборот, вполне возвышенно. Тогда же ему казалось, что это какие-то склизкие вонючие кривые трубы, вроде канализационных. И он, значит, в них «витает» — ползает, наверное. Цветные искры сразу теряли свою привлекательность, становились ледяными — как голос, от которого по спине ползли мурашки. Если бы еще костюм был, к примеру, красным или зеленым — а то синий, тоже как сгустившийся лед. Он ненавидел этот костюм, на который, казалось, даже пыль не отваживалась садиться. У самого Алеши его школьный костюмчик, вычищенный и отглаженный мамой, еще до начала первого урока успевал стать мятым и каким-то пятнистым.

Школа была старая, с потолков сыпалась побелка и даже отваливались куски штукатурки. Маленький Алеша мечтал: вот бы на Эльвиру посыпалось, на ее безупречно уложенные волосы, на безукоризненный, без единой посторонней пушинки, синий пиджак. Чтоб стояла, как мукой обсыпанная — вот смеху было бы!

С открытия галереи прошел, кажется, год, когда он — уже не Алексей Тушкин, а уважаемый Аристарх Туш — увидел Эльвиру. Все так же безупречно были уложены волосы — только каштановую рыжинку сменила холодно серебряная седина. Такая же льдистая, как хрустальная веточка у ворота слепяще белой блузки. Даже костюмчик, кажется, был все тот же — синий, английский, идеальный.

С нее можно было портрет писать — эталонная посетительница картинной галереи, аккуратная интеллигентная старушка.

Эталонная посетительница ходила меж панелей, подолгу стояла возле картин и инсталляций, качала головой, иногда, наоборот, морщилась неодобрительно. Аристарха Петровича — он даже мысленно перестал называть себя Алексеем — она, конечно, не узнала. Он, правда, думал — не подойти ли, не напомнить ли далекое прошлое. Но не стал. Наблюдать издали, наслаждаясь столь радикальной переменой ролей, было куда приятнее.

Тогда ему впервые пришло в голову, что именно русичке он многим обязан. Вспомнил, как сжимал в кулаке под партой полураскрошенный кусок мела — чтоб швырнуть в идеальный синий костюм… и не швырнул. Сдержался. Это ведь одно из самых важных в жизни умений — умение сдерживать себя. И достигать своих целей, не отвлекаясь на эмоции, даже самые неприятные. Не делать лишнего, не говорить лишнего, просто подмечать и осторожно гнуть свою линию. Без этого какой может быть успех. Вся работа галериста — ему ужасно нравилось это слово — одна сплошная игра. Маска трепетного внимания, маска уважительного почтения, маска якобы скрываемого восхищения, маска профессионального высокомерия, в конце концов.

Визит… как бишь ее… Арины Марковны Вершиной Аристарха Петровича не встревожил ни на йоту. В некотором смысле посещение прошло даже не без приятности — эта новая следовательша была куда симпатичнее невзрачного мальчика, что вел дело до нее. А опасности она, разумеется, не представляла. Так же, как и тот мальчонка.

По поводу убийства Аристарх Петрович не переживал, конечно. Он не переживал бы, даже если бы это… происшествие несло в себе угрозу — ну разобрался бы он с любой угрозой. Он очень хорошо умел… разбираться. Не хуже, чем использовать любые обстоятельства к собственной пользе. Но ведь и угрозы никакой не было — вовсе наоборот! За прошедший со времени убийства месяц галерею посетило больше людей, чем за два предыдущих года. Хотя он цену входных билетов сразу поднял. Всем хотелось пощекотать нервы, взглянув на место преступления.

Аристарх Петрович даже ковролин с кровавыми пятнами до сих пор не заменил — якобы нельзя, пока следствие не закончено. Посетители таращились на эти пятна, как на подлинное произведение искусства. Да уж, Аристарх Петрович знал толк в психологии толпы — даже если толпа состоит из единственного человека. Поглазев с пристойно скорбными лицами на место трагедии, посетители, разумеется, не кидались тут же к выходу — неприлично, храм искусства же. Слонялись по галерее, изображали ценителей. Удалось даже продать кое-что. Не Бриар, разумеется — ее картины пока были под условным «арестом». Но в галерее и других хватало — Аристарх Петрович уже на следующий день слегка «обновил» экспозицию. И дополнительный тираж программок той самой выставки «Волшебные миры Софи Бриар» сразу напечатал. Как предвидел, что народу захочется не только зрелища, но и сувениров.

Впрочем, почему «как», именно что предвидел. Он очень, очень хорошо научился использовать любые обстоятельства. И людей, конечно. Кстати, мелом в русичку тогда швырнул Витька с последней парты. В «идеально синий», правда, не попал. Точнее, попал — к директору на ковер. Но приятеля, подсказавшего «плодотворную дебютную идею», не сдал. Впрочем, этого Алеша и не боялся. Не потому что рассчитывал на Витькино благородство. Просто был уверен: тупой валенок Витька и не вспомнит, чья, собственно, была идея.