по пропавшим не приходят? В розыск людей не подают? Ты врёшь мне, Тёма, и врёшь по-глупому, – покачал головой я. – Как её зовут? За что её так?

– Я не знаю, я не знаю, я ничего-ничего не знаю, – забормотал полицейский.

Его руки и ноги тряслись, подбородок дрожал, а лицо стало белым.

– Главный любил поразвлечься с молодыми девчонками, правда? – улыбнулся я. – Не по-мужицки поразвлечься, и даже не по-звериному, а мерзостно и гнусно, так? Не ври мне, Тёма.

– Я не знаю…

– Ещё одно ложное слово, и ты труп! – рявкнул я.

И тут Тёма заплакал. А я вдруг понял, что он ещё совсем молод, едва перешагнул за двадцатилетний рубеж. Ему бы жить и жить, такому юному и полному сил.

В сущности, плохим человеком он не был. Просто жертва обстоятельств.

– Все знали, все знали, – сменил пластинку молодой полицейский. – Но никто не говорил, все боялись. Главный – он второй после Кушинцева, кто ему что скажет? А девочка эта – дочка Морозовская, которого…

– Которого что?

– … прошлой зимой Свиридовские напали на его дом. Убили всю семью: жену, свёкра, четверых детей, в том числе грудных. А затем всё сожгли и выдали за пожар. Морозов не хотел кусок земли продавать, идиот. К нему же по-хорошему ездили, и мы, и Свиридовские. Деньги предлагали, а он ни в какую. А старшая девочка его училась в меде на первом курсе. Она как приехала, стала заявы строчить неудобные. Сначала к нам, но мы не принимали, тогда она в прокуратуру написала, ну и Главный её похитил. Он решил сделать из неё пример для всех. Снимал видео, рассылал всем окружным фермерам, чтобы поняли, что будет с ними и их детьми.

– Сам на себя компромат снимал, что ли? – хохотнула Топка, прикладываясь к фляге. – Вот идиот!

– Сам на себя, да… Да только кто же ему что скажет? – пожал плечами полицейский. – Тут все под Кушинцевым, а Главный – его правая рука! Был, то есть…

– А видео ты видел? – ласково улыбнулся я. – Покажешь, мне интересно!

– Да без проблем, смотри! – полицейский улыбнулся и радостно полез в карман, доставая смартфон.

Нашёл какое-то видео и передал мне.

– Дрочил небось ладошками потными на гуро-мучения девчонки, к кровати прикованной? – мерзко ухмыльнулся я, заговорщицки пихая локтём мужика в форме.

– Дааа, – расплылся он в такой же улыбке. – Было дело… ааааргх!

Неумелым, но решительным и резким движением сидящая прямо позади полицейского Элион накинула ему на шею леску. Тёма забился, как пойманная на крючок рыба, но вырваться из хватки маленькой демоницы у него не получалось.

Очень скоро мужик начал царапать ногтями горло, орошая свою форму кровью. Фи, а писали, что удушение – это очень чистый вид убийства. Иногда врёт даже гугл.

Наконец, спустя несколько минут отчаянно бившийся за жизнь полицейский затих. На всякий случай принцесса подушила его ещё некоторое время, но я проверил системные сообщения и покачал головой: однозначно труп.

Мы скинули тело в какую-то яму у обочины дороги прямо у въезда в райцентр Татаровск, в котором и располагался районный отдел полиции. Небольшой посёлок городского типа не сильно превосходил размерами село, но отличался наличием дорог, светофоров и двухэтажных квартирных зданий.

Не мудрствуя лукаво, мы направились прямо по описанному Тёмой пути в отделение полиции. Всего там должны были находиться восемь-десять сотрудников, входные двери не запирались, тамбура с клеткой, как в виденном мною каком-то английском фильме, тоже не стояло.

В общем, джип мы мирно-чинно припарковали прямо у входа. Вышли, поправили завёрнутые в куски простыней автоматы и нагло направились внутрь обители коррумпированных полицейских.

– Вы куда? – спросила нас сонная женщина-дежурная лет пятидесяти.

– Мы к Глебу Сахарову, – ответил я. – Сосед он наш. Он здесь?

– Глеб Сахаров находится в изоляторе временного содежания по обвинению в массовом убийстве, – нахмурилась сотрудница. – Вам к нему нельзя!

– Странно, – покачал головой я. – Насколько я знаю, Глеб Сахаров является героем, который спас бедную изувеченную девчонку из лап кровожадных бандитов-насильников.

– А вот это уже следствие выяснит, – покачала головой дежурная.

– Не выяснит, – хмыкнул я. – Топка, вырубай!

Сотрудница заснула мгновенно. Удобная у Топки способность, нелетальная.

Повезло отделению полиции, что у нас есть фея.

Мы прошли через здание как нож сквозь масло. Мужик с топором просто вырубала всех попавшихся на нашем пути полицейских.

Под изоляторами временного содержания подразумевалось несколько ограждённых решётками комнат и пара клеток в конце коридора. По виду – чисто из зоопарка.

Сейчас в изоляторах гостил только один человек. В одной из комнат в одиночестве сидел Глеб, на котором не было живого места.

Его били, кололи, жгли и делали бог весь что ещё. Однако, ничего смертельного с ним вроде бы не сотворили.

Он тяжело дышал, видимо, находясь то ли во сне, то ли в дрёме.

Я заметил, что у него сломаны пальцы на левой руке. При этом пальцы никто не вправил, не перевязал, и распухшая ладонь потихоньку чернела. Опасное это дело, переломы, вспомнил я учебник ОБЖ, так можно и до ампутации конечности довести.

А ведь Глеб – хороший мужик. Пригласил нас в гости, помог разобраться с братками, машину одолжил.

Покачав головой, я сделал шаг, и с размаху обрушил свою пятку на пальцы лежащего на полу и мирно храпящего полицейского, дежурившего рядом с изоляторами. Что-то хрустнуло и вместо будильника по помещению раскатился пронзительный вопль проснувшегося сотрудника.

Видя, что пасечник не просыпается, я наступил на другую руку. Ещё один дикий вопль, и Глеб раскрыл глаза.

– Глеб, здорова! – я помахал ему рукой. – Ты как тут?

– Хфеново, – покачал головой он. – Надо уфодить… отфюда. Уефать из района, нет, из фегиона. А мофет, и из России…

– Ты подожди, подожди, – улыбнулся я, наблюдая, как Элион пытается раздвинуть прутья клетки. – Сначала мы должны сделать кое-кому хуже, чем тебе. Фатально хуже.

Плюнув, принцесса поменяла тактику и в несколько ударов деформировала металлическую клетку. В образовавшуюся дыру с трудом пролез бывший заключённый, а ныне – беглец вне закона.

Умывшись и переодевшись в найденную тут же одежду – полицейские не стали оформлять своего пленника по всем правилам – Глеб мрачно обратился ко мне:

– Руфьё мне ефё раз фыдашь?