Он бросил книгу на стол. И исследователи смогли четко разглядеть, что было изображено на обложке: на черном фоне золотыми линиями была нарисована роза, в центре ее — сердце, и все это обрамляло крест. Прописными буквами было написано название: «Библия».

— Это издание Библии Лютера 1920 года, — пояснил Сэмюель. — Что же касается символа — так это герб самого Мартина Лютера. Начиная с семнадцатого века по всему миру распространились эти символы с небольшими вариациями. Но тот рисунок, который нашли вы, определенно недалек от оригинала.

— Слава Богу! — вырвалось у Питера.

Сэмюель Веймарский — или человек, который так представился, — продолжил:

— Возможно, вас это немного задело, потому что вы сами не смогли до этого додуматься. Открытые тайны теряют в цене. Но я могу успокоить вас. Конечно, это не так просто.

— Да уж наверняка, иначе Рене Колладон не стала бы окутывать этот символ такой мистикой.

— Могу ли я попросить вас налить мне выпить? — спросил Питер. — Что-нибудь алкогольное со льдом было бы в самый раз.

— Надеюсь, вы не очень расстроитесь, если я предложу вам всего лишь бурбон, а не благородный скотч, — сказал Сэмюель, подойдя к бару. Потом он открыл дверцу шкафа, за которой прятался холодильник, и положил в стакан несколько кусочком льда. — Вам тоже? — спросил он, обращаясь к Патрику.

— Почему бы и нет?

— Дело здесь не в кресте или розе, — сказал Сэмюель, снова сев в кресло, — дело в Мартине Лютере. И каббале. В ней же заключается и связь между мной и Рене, если между нами вообще может быть хоть что-то общее.

— У Мартина Лютера, конечно, были легкие приступы пристрастия к мистике, — подумал вслух Питер, — но известен он стал именно как реформатор церкви и переводчик Библии. Какое отношение он имел к каббале?

— Профессор Лавелл, это значит, что за все годы вашей исследовательской работы вы так ничего и не нашли. Потому что здесь кроется самая большая тайна, о которой вы только могли предположить.

— Что-то подсказывает мне, что вы не собираетесь прямо сейчас раскрыть перед нами свои карты, — Патрик прикурил сигарету.

— «Миссия света», увы, не всеведуща, да и продвигаемся мы не так уж быстро, что-то является тайной и для нас. Однако кое-что я все-таки могу рассказать вам, именно поэтому вы здесь, — продолжая свою речь, Сэмюель встал. — Лютер был умным малым. Родился он в 1483 году, уже в восемнадцать он учился в Эрфурте, потом стал монахом-отшельником, изучал теологию. А в двадцать девять он уже становится доктором и профессором священного писания. Впечатляет, не правда ли? Блестящий ум в сочетании с поразительной целеустремленностью и силой воли.

— Ну, об этом мы могли бы узнать в любом справочнике, — заметил Питер.

— А вот о «приступах пристрастия к мистике» наверняка нет. Однако это напоминает жалкий жар затушенного пламени по сравнению с тем оккультным огнем, который загорелся в душе Лютера настолько сильно, что это можно было сравнить с огнями Александрии. Он был не просто поражен, это даже приступами назвать было нельзя. Мистика наполнила всю его жизнь и его самого до мозга костей.

— Должен признаться, мне не терпится узнать, чем вы все это докажете, — сказал Питер.

— Подумайте сами. Пятнадцатый век был особенно интересен и привлекателен в интеллектуальном смысле. Наука и стремление к исследовательской деятельности достигли своей наивысшей точки. Мавры наконец-то покинули Испанию и Португалию, а византийская империя закончила свое существование после падения Константинополя. В Италии начинается новая эпоха развития искусства — Ренессанс. Перспектива в живописи в первый раз просчитывается математически. Гуттенберг открывает книгопечатание. Трехсотлетняя война между Англией и Францией заканчивается, и это дает хорошую передышку для занятий умственной деятельностью. Начинается переориентация, и свершаются открытия. Как иначе назвать это, как не столетием открытий? — Сэмюель ходил по кабинету и оживленно жестикулировал, словно сам был свидетелем этих событий. — Это был конец средневековья и начало нового времени. Но прогресс был не только научным. Очень многое все еще рассматривалось как дьявольский или Божий промысел. Конечно, порох и оружие стали намного лучше. Но вспомните Жанну д'Арк, изменившую ход войны. Ее поступками руководил Господь, а сожгли ее как ведьму. В это время в Испании на должность Великого инквизитора вступает Томас Торквемада, он добивается того, чтобы символом испанской инквизиции стали пытки и страх. — Бизнесмена, казалось, уже не остановить. — Генрих Мореплаватель[15]основал свою навигационную школу в Загросе[16]в условиях очень строгой секретности. Как мы сейчас знаем, навигация была отнюдь не в морском смысле. А инфант был основателем Ордена Тамплиеров. Море было для них символом невежества и человеческой ограниченности с одной стороны и безграничного будущего с другой. Навигаторы были одновременно и рулевыми в темном хаосе, и учителями, и пилигримами знания и мудрости. Кристобаль Колон, более известный под именем Христофор Колумб, ступил на новую землю и завладел ею во имя короля Испании и во имя Ордена Тамплиеров. Именно под флагом Ордена с красным крестом он ходил в плавание на своем корабле.

— Орден Тамплиеров преследовался вплоть до четырнадцатого века, пока его полностью не уничтожили.

— Да, но в Португалии и Испании он все-таки сохранился под названием Орден Христа.

— И какое отношение все это имеет к Лютеру? — спросил Патрик.

— Дело вот в чем: в то время было собрано больше знаний, чем во все предыдущие столетия вместе взятые. В то же время занятия наукой были опасны, как показывает инквизиция и гонения на ведьм. Наука и исследования шли рука об руку с мистицизмом. И даже больше: не было ни одного исследования, которое не преследовало бы высокую цель подобного рода. Генрих Мореплаватель хотел, чтобы его навигаторы завоевали мир — не ради богатств, а для распространения знаний и его веры. Гуттенберг напечатал первую книгу не из меркантильных соображений. Триста раз с наилучшими намерениями и в великолепном исполнении он печатал не что иное, как слово Божие, Библию. Так же и Мартин Лютер. Он родился в конце тысячелетия, пошел учиться и получил доступ ко всем этим знаниям. Он изучал священные и не священные письмена и делал собственные выводы. Он чуть было не стал еретиком, когда прочитал о том, как церковь истребила манихеев двести лет тому назад. И все же он был уверен, что в человеке есть Божья искра. И что мы не исчерпываемся только нашими поступками. И что грехи не могут и не должны быть отпущены сразу после покаяния. Что Иисус умер за наши грехи и что вера в Бога и Его милость имеют наивысшее значение.