— Чтобы ты вышла оттуда снова, когда мы отъедем? — Мужчина с перчаткой усмехается. — Мы сопроводим тебя к наместнику, как и положено. Пусть он решает.

— Хотите, я дам вам конь-траву? — Моя попытка торговаться жалка, но мы все дальше от тропы, и я должна попытаться. — Ваши лошади всегда будут свежими, здоровыми, молоко у них будет вкусное.

— Мы выбросили все твои сверточки, маг, — говорит светловолосый, и горький стон срывается с моих губ.

Травы. Травы двоелуния, которое снова наступит только четыре Цветения спустя. Мастер ждал их от меня, и он вряд ли доживет до следующего двоелуния. Я потеряла дорожную траву, а теперь еще и травы, за которыми шла через ночь, лес и мороки.

Я опускаю лицо и пытаюсь не расплакаться. Я и в самом деле бездарность. Ученица, не способная выполнить ни одно серьезное задание. Куда мне становиться магом.

— Как видно, тебе эти сверточки были нужны, — говорит светловолосый. — В них была конь-трава?

— Да, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— И ты хотела купить свою свободу пучком несуществующей травы? — Я, наконец, улавливаю в его голосе ярость и поднимаю голову. Мы встречаемся взглядами, и его взгляд пылает. — Хотела, чтобы мы разрешили тебе достать один из сверточков и поколдовать, да, маг?

— Я не травник, — начинаю я, но светловолосый подает знак, и боевая игла вонзается мне в грудь.

— Обыщите ее еще раз. Мы подъезжаем к Шину, она могла чего-то насобирать, пока ходила в овраг. Наместник не поблагодарит, если от ее магии у его коров молоко скиснет.

Я падаю на бок, не в силах пошевелиться. В этот раз забвение приходит с острой болью в груди и длится дольше. Я прихожу в себя уже в городе, но на этот раз я крепко связана, и никто не собирается помочь мне усесться. Так и приходится трястись в повозке, глядя в голубое небо и слушая гомон людских голосов вокруг. Мы проезжаем рынок — я понимаю это по выкрикам торговцев, звону кузнечного молота и запахам, от которых мой желудок делает попытку откусить кусочек себя самого. Я страшно голодна и снова хочу пить. Но мы уже рядом с домом наместника, и страх заползает в меня скользкой змеей, сжимается кольцами вокруг сердца и замирает в ожидании. Что будет?

Что будет со мной?

Я думаю о Мастере. Он уже должен был забеспокоиться. Меня не было три дня, он уже должен был понять, что что-то не так. Я надеюсь, что он почувствует, где я. Догадается, что я попала в руки солдат, и, может, придет в Шин, чтобы просить за меня.

Повозка останавливается, колеса в последний раз скрипят, замирая. Мужчины окружают меня, светловолосый внимательно глядит мне в лицо и чуть раздвигает губы в ухмылке. Протянув руки, он обхватывает меня за плечи и помогает сесть. Пальцы перчатки с боевыми иглами вытянуты в мою сторону, друс тоже. Я оглядываюсь вокруг. Голова еще кружится. Места этого я не знаю, но догадаться, куда меня привезли, не составляет труда.

Дом наместника — длинный, с двумя входами и рядом светлых окон. Плетеная дверь открывается, и наружу выходит кто-то из работников — высокий мужчина в замызганном корсе с тазом для умывания в руках. Он смотрит на меня, смотрит на солдат, и до него постепенно доходит, что именно он видит перед собой.

Таз с водой едва не выпадает из его рук. Глаза выпучиваются, рот приоткрывается, на лбу выступает пот.

— Чего уставился? — Светловолосый тут как тут. — Наместник дома?

— Нет, он… Он на рынке с мигрисом, собирает гиржу, — отвечает работник. Немного думает, оглядывает меня еще раз и добавляет: — Благородный.

Солдат фыркает.

— Скоро ли вернутся?

— Да уж скоро должны… благородный.

Работник мнется, на его лице — страх и любопытство одновременно. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом — три укуса боевой иглы за день будет много. Я еще не пришла в себя после второго, а мужчина с перчаткой следит за мной неотрывно, даже не моргая. Наконец, подхватив таз поудобнее, он спешит прочь.

— Ждем наместника, — говорит светловолосый.

Мне тяжело сидеть со связанными руками и без опоры для спины, но я креплюсь изо всех сил. Светловолосый снова дает мне воды, и я помимо воли дарю ему благодарный взгляд, на который он отвечает приподнятой бровью. Да, это не жест доброй воли, а всего лишь милость тюремщика к пленнику, но для меня эта вода — настоящее спасение.

Яд постепенно отпускает мое тело. В груди теперь жжет так же, как и в шее, которая кажется мне распухшей и какой-то чужой.

Дом наместника стоит чуть на отшибе, так, чтобы городские дороги не проходили мимо и народ без надобности не любопытствовал. Редкие прохожие глядят на меня заинтересованно, а на солдат — с уважением. Вот, мол, поймали преступницу, молодцы. Я опускаю взгляд, чтобы не выглядеть вызывающе, и смотрю на свою пыльную и грязную одежду. Бруфа выглядит так, словно я ходила в ней чевьский круг, не меньше. А ведь перед походом в лес я постирала ее. Я кажусь настоящей замарашкой, бродягой, а вовсе не магом, который может заговаривать кровь и воду. Неудивительно, что в глазах прохожих нет испуга. Чего тут бояться.

— Кажется, едут, — спустя недолгое время говорит коренастый.

Светловолосый приосанивается, покрепче хватается за древко друса, кивает остальным. Взяв кобылу под уздцы, коренастый отводит ее чуть в сторону, и повозка катится следом, освобождая чуть больше места у дверей дома наместника, хотя мы и так не могли бы ему помешать.

Я вижу двух всадников. Вздымая клубы пыли, они скачут сюда, и один из них — наместник. Я никогда не видела его, но безошибочно предполагаю, что он — тот, кто постарше, с гордой осанкой и колючим взглядом глаз чуть навыкате. Второй, усатый красивый мужчина, должно быть, мигрис. Он меняется в лице, когда видит меня в повозке, поворачивается к наместнику и что-то ему говорит. Тот уже тоже заметил меня и просто кивает. Его лицо остается неподвижным, словно ему все равно.

Скакуны останавливаются на дорожке, ведущей с улицы к дому, всадники спешиваются и передают поводья выскочившему из-за угла дома работнику — тому же, что шел недавно с тазом в руках. Наместник широкими шагами идет к нам, и я сжимаюсь в ожидании его первых слов.

— Что это? Почему? — Он задает вопросы, но в голосе нет растерянности. Наместник требует ответов, и сейчас же. — Откуда это?

«Это» — судя по всему, я. Я снова опускаю голову, на сей раз — чтобы скрыть злость, которая начинает во мне подниматься. Я не привыкла, чтобы со мной так обращались и так обо мне говорили. Мне не хочется с этим мириться, и только запах яда боевой иглы и память о нем заставляет меня молчать.

— Поймали на Обводном тракте, фиур, — говорит светловолосый. — Попрошайничала. Смущала проезжающих.

— Девушка, — обращается ко мне наместник, — подними голову и скажи мне, кто ты.

Я вздыхаю. Руки связаны, так что до зуба не дотянуться, но сказать я все равно должна. Глядя на наместника, медленно и четко я произношу уже в который раз одни и те же слова.