— Целью похода, — вспоминал Николай Николаевич, — было приструнить воинственных кочевников «рагибатов», которые добирались аж до Судана, грабили негритянское население, угоняли рабов, творили прочие безобразия. Под нашим командованием были так называемые «меаристы», сахарские роты, состоявшие также из кочевников, но свободных, скажем цивилизованных. Наподобие наших казаков. Им давали оружие, боеприпасы, а всем остальным — провиантом, верблюдами — они должны были обеспечивать себя сами. Долго мы странствовали, в конце концов настигли супостатов, проучили их как следует и отбили пленников. Я же попутно собрал редчайший геологический материал, который привез в Париж, чем весьма порадовал моих коллег по университету.

С тех пор, то есть практически с 1924 года, Николай Николаевич попросту пропадал в североафриканских песках, которые он тщательнейшим образом исследовал от Атлантики до Евфрата. И как заслуженный результат — опубликование ценнейших научных работ, докторская степень, членство в высшем академическом штабе Франции — Национальном центре научных исследований.

Где еще могла застать Меньшикова война, как не в Сахаре? Когда союзное командование в 1941 году решило переводить войска с запада Африки на север, встала проблема: морской путь был опасен из-за активно действовавших фашистских подводных лодок, сушей — свыше тысячи километров по пустыне. Требовалось срочно найти надежные источники воды по пути возможного следования колонн. С этой целью командование отрядило Меньшикова и его помощников. Теоретические расчеты ученого о наличии артезианской воды в меловых отложениях блистательно подтверждались.

Для войск пустыня стала открытой, а Меньшиков создал в полюбившемся ему еще в начале 20-х годов оазисе Бени-Аббес, что на территории нынешнего Алжира, научно-исследовательский центр по изучению Сахары. Там он и проработал вместе со своими коллегами вплоть до получения Алжиром независимости.

Благодаря настойчивым усилиям Николая Николаевича между учеными Франции и СССР был установлен обмен информацией о Сахаре, образцами пород, минералов и органических остатков.

* * *

Еще одну историю рассказал другой российский корреспондент — В. Шумилин.

— В районе мастерских города Аннабы их знают многие.

— Русские? Сверните в переулок и сразу их увидите, — подсказали мне.

Виктор Петрович — глухонемой от рождения — сидит на стуле возле дома, подремывая. В солнечную погоду он всегда здесь: сидит, чтобы в отсутствие брата никто из посторонних не зашел в мастерскую. Всеволод Петрович чаще всего при деле — перебирает небольшой электромотор, заряжает аккумулятор… Собственно, оба брата Гусаковские — электромеханики, но работает теперь только младший. Ему 76 лет; старшему — без малого 82.

— Пришли взглянуть на последних из «могикан»? — говорит, слегка смущаясь, Всеволод Петрович на безукоризненном русском языке. — Добро пожаловать! Соотечественники у нас — гости нечастые. Меня интересует о них все.

— Отец наш, Петр Николаевич, потомственный дворянин из Харьковского уезда, революционером никогда не был, но своенравным вольнодумцем оставался до последних дней, — рассказывал Всеволод Петрович. — Поэтому и не окончил Морское военно-инженерное училище в Петербурге: отчислили с последнего курса в 1905 году. Поступил в политехнический институт, стал инженером-электриком. Во время Первой мировой войны был призван во флот и назначен директором Колпинского завода в Петербурге. Предприятие это принадлежало тогда военно-морскому ведомству. Рабочие Петра Николаевича любили. Но во время беспорядков в феврале 1917 года отцу посоветовали поостеречься: ведь семья, на руках двое детей. Однажды собрал он нас и подался в Мариуполь к родственникам.

Вопрос о том, грузиться ли нам на корабль в Севастополе или нет, практически не стоял. Время было такое: кругом голод, махновщина.

Одних корабли доставили в Константинополь, других — в Марсель, третьих — в Бизерту, один из крупнейших портов Северной Африки. В те годы там хозяйничали французы. Они и занимались размещением русских беженцев.

— Как мы оказались в Алжире? — продолжал Всеволод Петрович. — По самым разным причинам многие русские из Бизерты перебрались в другие портовые города контролировавшегося Францией побережья Северной Африки. Значительные колонии русских образовались в столице Алжира и в городе Аннабе. В Аннабе отец встретил еще одного русского эмигранта, специалиста по электродвигателям, с которым они и начали работать вместе.

Любопытно, что с середины 1920-х годов немало русских эмигрантов предпочитали оставаться в Северной Африке, не торопясь переезжать в Европу. Во-первых, здесь существовал облегченный паспортный режим — для проживания практически не требовалось никаких документов; и, во-вторых, проще найти работу — спрос на квалифицированных инженеров и техников был высок. Более того, с началом экономического кризиса 30-х годов обозначился отток из Франции французов и русских эмигрантов, надеявшихся пережить в Северной Африке тяжелые для Европы времена.

— Расставшись вскоре со своим компаньоном, отец остался чуть ли не единственным в городе квалифицированным электромехаником. Мы с Виктором начали ему помогать. Нас приглашали всюду: на французские фермы чинить электромоторы оросительной системы, в Аннабу и в соседние городки — проводить электролинии.

В свою комнату в доме напротив мастерской братья старались никого не приглашать. Достаток у стариков оказался невысок — в последние годы и силы уже не те, да и клиентов все меньше. Денег не хватает, чтобы расплатиться за аренду мастерской, задолжали за несколько месяцев. Нехитрая утварь, пожелтевшие фотографии отца, матери. Книги, книги — много книг. Все на русском языке. Вывезенные еще из России да и собранные здесь: многие уезжавшие русские оставляли братьям книги. Есть даже семейный библиотечный каталог. Рассказывают, чтобы получить эту библиотеку, французы предлагали братьям переехать во Францию, были готовы предоставить гражданство. Но библиотеку братья не отдавали и сами остались в Алжире.

— А не пробовали ли вернуться на родину?

— Как же, пытались, — пояснил Всеволод Петрович. — Первый раз во время войны в 1939–1940 годы меня призвали во французскую армию, служил в Европе. После разгрома Франции вернулся в Алжир. В 1941 году после нападения Германии на СССР наш отец, тогда глава русской колонии в Аннабе, встретился с советским представителем при штабе союзнических армий в Алжире и обратился с просьбой разрешить русским эмигрантам служить в Красной армии, помочь своей Отчизне хотя бы на время войны. Хороший был человек, этот офицер. Долго беседовал с отцом, советовал, как лучше составить прошение. Направил бумаги в Москву. Но ответа мы так и не получили. Ясно, что нам не доверяли. Да и позже, в конце 70-х годов, беседовал я с сотрудниками консульства СССР в Аннабе. И тогда почувствовал, что, мягко говоря, симпатий у них не вызываю.

В годы войны братья помогали союзникам — англичанам и американцам. Чинили электромоторы. Говорят, любили их солдаты и офицеры. Уже после войны предлагали уехать с ними. Но остались братья, прижились уже в Алжире. Всеволод Петрович пошел учиться, окончил факультет Алжирского университета по специальности физика и математика.