Если первая группа пикировщиков вернулась на свой аэродром невредимая, то следующую девятку встретили наши истребители. Тупоносые «Ла-5» носились с огромной скоростью, сбили «юнкерс», отогнали других и ввязались в бой с восьмеркой «мессершмиттов». Мы, задрав головы, следили за истребителями. Один из «лавочкиных», дымя, шел в крутое пике. Мы кричали, махали руками, подбадривая его. Истребитель сумел выровнять полет метрах в ста от земли и пошел на восток. Другой «Ла-5», пробитый пушечными трассами, развалился в воздухе и горящими кусками рухнул на землю. Ни летчика, ни парашюта. Погиб пилот! Оставшиеся самолеты, расстреляв боезапас, пошли на свои аэродромы.

Нас догнала батарея СУ-122. Я их видел впервые. Ходовая часть — наша, от «тридцатьчетверок», массивная башня-рубка и короткоствольная гаубица, наполовину спрятанная в металлический кожух.

— Эй, самоходы. Где шатались? — спросил Колобов.

Командир батареи, рыжий старший лейтенант, ответил, что выполняли приказ в другом месте. Потом, рассыпавшись, по полю вместе наступали на поселок, который немцы приспособили под укрепленный пункт. Атака не получилась. С противоположной стороны поселка открыли огонь хорошо замаскированные 88-миллиметровки, из блиндажей и бронеколпаков били пулеметы. Уже на расстоянии полутора километров немцы подбили два танка. Пехота залегла, немного продвинувшись вперед. СУ-122 помогли мало. Во-первых, шли, отставая от нас метров на 300, стреляли издалека. Боезапас у них был небольшой, всего сорок снарядов. Летели увесистые чушки непонятно куда, с большим рассеиванием. Одна польза, что взрывались громко.

«Сушки» за нашими спинами отстрелялись без потерь, а бригада потеряла еще штук шесть машин. Некоторые танки горели. Тех, у кого была повреждена ходовая часть, добивали немецкие пушки. Тягач (молодцы ремонтники!) вытащил одну из подбитых «тридцатьчетверок». Заглянув внутрь, мы ахнули. Болванка, калибра 88 миллиметров, врезалась в основание танкового орудия, там, где башня дополнительно защищена бронированной подушкой и кожухом. Сто миллиметров брони не удержали десятикилограммовую болванку, выпущенную со скоростью более тысячи метров в секунду. Командира танка убило наповал, оторвав напрочь голову и руку. Сержант — заряжающий погиб от динамического удара. Когда мы его вытаскивали, переломанное тело было на ощупь как мешок, набитый обломками костей. Уцелели механик-водитель и стрелок-радист. Танк не загорелся лишь потому, что стреляли с большого расстояния, и болванка, пробив броню и тело младшего лейтенанта, истратила силу.

Остальные поврежденные танки немцы добили. Они сгорали и взрывались один за другим. Тяжкое зрелище! Из-за пяти сгоревших танков атаку бы не отменили. Но большое расстояние, с которого их уничтожали, заставило начальство (что случается крайне редко) приостановить наступление. Кроме того, еще две «тридцатьчетверки» попали на минное поле и получили повреждения. Мы стояли в леске, ожидая дальнейших команд. На дороге показалась полевая кухня. Повар считал себя в безопасности и гнал лошадь вовсю. Ему махали. Кто-то даже выскочил на дорогу. Кашевар, решив, что знаки подают самые голодные и нетерпеливые, продолжал настегивать лошадь.

— Урод! — сплюнул Федотыч. — Лошадь жалко.

Но лошади повезло. Повезло и кашевару. Этих, пристроившихся в тылу «воинов», мы не любили за сытые морды и воровство. Не секрет, что многие неплохо жили за счет постоянной убыли личного состава. Начальство хорошо подкармливали и сами не бедствовали. Немецкое орудие ударило по кухне не осколочным или фугасным снарядом, а тем, что было заряжено в расчете на танки. Котлы вместе с тлеющей печкой просадило насквозь бронебойной болванкой, оторвало колесо. Кинувшаяся в сторону перепутанная лошадь сбросила кашевара и подлетела прямо к нам. Федотыч поймал ее с ловкостью крестьянина, протянул кусочек сухаря. Но ей было не до еды. Серая в яблоках, немолодая лошадь вздрагивала всей шкурой. Механик не спеша обрезал постромки. Прибежал кашевар, в порванных, прожженных шароварах.

— Куда перся? — спросил его Федотыч. — Собирай свою кухню и вари обед. Жрать-то нам надо?

Оглушенный повар, возрастом не моложе Федотыча, быстро пришел в себя. Свертывая трясущимися пальцами самокрутку, сказал, что на войне всякое бывает. Заглянув в измятые, исковерканные котлы, сообщил, что ведра три каши наскребет.

— Хлеб вот, — отвязал он мешок с треснувшего сиденья. — Покрошило только мал-мала. Есть можно.

Невозмутимость бывалого повара вызвала невольное уважение. На ругань, что он головой не соображает, кашевар ответил, что и мы не молодцы. Потеряли кучу танков и засели в кустах. А ему, повару, и подавно неизвестно, что у германцев такие меткие пушки. Невесело посмеялись. Перекусили остатками каши, раскрошенным хлебом, консервами. Потом на поселок налетели наши «илы», отбомбились, выпустили ракеты и принялись долбить видимые сверху огневые точки из пушек и пулеметов. Я поймал себя на мысли, что впервые за неполных два года войны вижу настоящую бомбежку. Девять «илов» под прикрытием истребителей хорошо поработали над немецкими позициями. Там что-то горело, взрывалось. Леня Кибалка доложил, что в бинокль видно, как из деревни выскакивают автомашины, а их преследуют штурмовики.

— Во… еще одну зажгли. Еще… Так их, блядей!

Потом открыл огонь подошедший гаубичный дивизион. Шестидюймовые пушки были посерьезнее, чем сопровождающие нас самоходки СУ-122. Тяжелые снаряды долбили вражеские позиции, поднимая огромные столбы дыма и земли. Кстати, когда снаряд взрывается на пустыре или мимо цели, пламени обычно не бывает.

Вспышка огня означает, что попали куда-то в горючее место. Разбили тягач или ящики со снарядами, размолотили дзот или танк. Но большинство снарядов падали, поджигая дома и сараи. Хорошей наводки по целям не было. Спасибо и за это! По крайней мере, пока оглушенные трехпудовыми снарядами фрицы придут в себя, у нас будут лишние минуты.

Младший лейтенант из пехоты, по-юношески серьезный и сосредоточенный, рассаживал взвод на три моих танка. Сам прыгнул на площадку трансмиссии и, открывая портсигар, угостил меня папиросой. Он был помоложе, лет девятнадцати. Я знал, что для него это второй бой, и понимал состояние. Тем более ему было неудобно за своих бойцов, которые торопились спрыгивать с брони, едва начинался обстрел. Сегодня ему придется особенно не сладко, потому что рота атаковала практически в лоб. Зеленые поля Орловщины, наливающаяся желтизной пшеница. Единственным прикрытием в лобовой атаке могли служить редкие тополя. Одна надежда, что бомбежка и артобстрел сделали свое дело хоть наполовину. Поэтому мы спешили. Очень спешили. Ракеты взлетели с левого и правого флангов. Вперед! Осколочный снаряд уже в стволе. Иван Федотович с открытым на четверть люком плавно тронул машину с места.

Я уже наметил маршрут. Вначале по прямой, до кучки тополей на обочине. Мы пролетели это расстояние на одном дыхании. Леня Кибалка не успел докурить самокрутку. Едва миновали тополя, растущие кружком, как первый снаряд пролетел в метре над башней. Точный прицел! Федотыч бросал танк из стороны в сторону. Я ловил взглядом вспышки. Для нашего орудия цели пока слишком далеки.