А среди хижин бродили рыбаки и их женщины в длинных рубахах с распущенными всклокоченными волосами. Увидев Хасана, женщины скрылись, а один из рыбаков сказал:

— Ты немного опоздал. Абу Усама отошел к милости Всевышнего, пусть Бог будет милостив к нему и не ввергнет его в геенну огненную.

— Где он?

— Умер и погребен по обычаю мусульман.

Хасан не выдержал, бросился на влажную землю и заплакал. Но слезы не принесли облегчения — они жгли глаза и щеки, горечью запекались на губах, ложились еще большей тяжестью на сердце.

Вдруг кто-то, присев рядом с Хасаном, положил ему руку на плечо.

— Не реви, малыш, — сказал знакомый голос. — Мужчина, пусть даже он и поэт, не должен плакать.

Хасан удивленно поднял голову. Рядом с ним на корточках сидел широкоплечий чернобородый человек в туго перетянутом кафтане; за пояс заткнут широкий нож в кожаных ножнах. Туго обтянутые загорелые скулы, блестящие быстрые глаза. Это же Исмаил Однорукий!

Хасан сел и смущенно вытер слезы рукавом.

— Что же твои богатые друзья не могут дать тебе одежду получше? — усмехнулся Исмаил. — Почему ты все еще ходишь пешком, разве тебя не пожаловали хотя бы ослом за верную службу?

Хасан покраснел и вскочил. Исмаил тоже встал и засмеялся:

— Не хочешь ли подраться, как в тот раз? Но силы у тебя не прибавились, а ловкости, кажется, стало меньше. Брось, нам не пристало ссориться. Не сердись на меня, ты неплохой молодец и хороший поэт, куда до тебя твоему брату! Ваше ремесло требует, чтобы вы снашивали башмаки у дверей богачей, как мы зазубриваем наши ножи в схватке. Вот и Абу Усама был смелым человеком, а восхвалял кого попало, лишь бы раздобыть денег. Ну, а ты неужели не сложишь теперь стихов в его честь? Садись, придумай что-нибудь!

Хасан послушно сел. Он хотел попросить лист бумаги, но откуда она у этих людей — она ведь дорога и часто ему самому была не по карману. Закрыв глаза, Хасан начал свое «риса» — не думал он, что в этот злосчастный день постигнет его еще и такая беда!

— Слезы твои льются, как обильный поток,

О горе! Смертью повержен Валиба!

Поднялись, чтобы оплакать смерть Абу Усамы,

Плакальщицы по всем улицам.

Они поднялись, разнося вести, истинные, а не ложные, о его доблести.

Вокруг Хасана собрались рыбаки — родичи Валибы. Откуда-то появились богато одетые люди: видно, среди племени Бану Асад и Бану Низар уже распространилось известие о смерти Абу Усамы, ведь новости разлетались в Басре, как оперенные стрелы.

Когда Хасан произносил последние строки:

— Племя Бану Асад постигла тяжелая утрата,

И племя Бану Низар нахмурило брови в горе.

Они потеряли свой красноречивый язык, своего вождя,

В трудных и тягостных делах —

с новой силой поднялись рыдания и вопли плакальщиц.

Хасан не помнил, как очутился в одной из камышовых хижин вместе с Исмаилом. Перед ними стояли кувшины с крепким финиковым вином. Обычно Хасан не употреблял его, и теперь сразу опьянел. Он рассказал Исмаилу о Джинан:

— Этот негодяй нарочно купил ее, чтобы отомстить, он не может забыть мои стихи!

Исмаил, казалось, слушал невнимательно, но, когда Хасан закончил, поднялся и коротко сказал:

— Пойдем!

— Куда? — испугался Хасан. Он попытался встать вслед за приятелем, но тут же сел — ноги не повиновались ему.

— Пойдем! — повторил Исмаил и, грубовато подняв Хасана, повел куда-то в камыши. Остановившись в зарослях, он свистнул, и через несколько минут из камышей показался нос лодки.

— Сегодня есть дело, — обратился Исмаил к сидящим в ней людям. Хасан не мог как следует рассмотреть их, но заметил, что у всех за поясом были ножи, а головы повязаны так, как обычно повязывались «сасаниды».

— Эй, брат Ахмад, — окликнул Исмаил одного из них. — Ты сможешь провести лодку по каналу к дому Иджли?

— Почему же нет, брат Исмаил? — ответил тот. — Мы сможем подойти со стороны сада, там ограда невысока.

— Но там есть ров и сторожат его рабы с факелами, — вмешался другой. — Лучше от канала пройти по улице к воротам, где всего один привратник.

— Пусть будет так.

— Что ты хочешь делать? — спросил испуганно Хасан. Лицо Исмаила перекосилось в гневе:

— Я хочу не пускать слезы, как плаксивая девчонка, а взять у этого грязного кабана твою Джинан и заодно дать поживиться моим молодцам. Этот Иджли давно у нас на примете. Если будет хорошая добыча, переберемся отсюда в другое место. А теперь довольно болтовни, пойдем. — И, подтянув к себе лодку, Исмаил втолкнул туда Хасана и прыгнул за ним.

Лодка шла бесшумно, лишь слегка плескалась густая вода у бортов. Взошел молодой месяц, и вода между камышами, среди которых пробирались гребцы, заблестела, как масло. Вошли в канал. Мимо проплыла раздувшаяся дохлая собака, плыли рыбьи пузыри, пучки сгнившего камыша. На берегах канала было тихо, только кое-где горели факелы, отражаясь мутными багровыми пятнами в воде.

— Здесь, — шепнул Ахмад.

Исмаил спрыгнул на берег, потянул за собой Хасана. Его молодцы бесшумно подвели лодку к берегу, выпрыгивали, плотнее затискивая ножи за пояс. Потом долго шли узкими переулками. Луна скрылась, и светили лишь белые стены домов за высокими глиняными оградами.

Вдруг Хасан узнал улицу. Он был здесь в тот памятный вечер — это дом Иджли. Исмаил остановился у ворот и, подняв дверное кольцо, слегка постучал.

— Кто стучит в такую пору?

— Нищий путник, — прошамкал Исмаил. — Не дашь ли ты мне приют на эту ночь ради Аллаха?

— Хозяина нет дома, а без него я не могу пустить тебя.

— Неужели, о сын мой, ты оставишь старика без крова, на волю злых людей?

— Наш хозяин тоже немолод, а вот купил себе новую девчонку-невольницу и наслаждается с ней сейчас в своем поместье. Верно, и ты из таких же немощных, иначе не пустился бы в путь ночью!

Хасан, забыв обо всем, крикнул:

— Когда он уехал?

— Да ты тут не один! — завопил привратник. — Убирайся, не то я позову стражу!

Но тут он захрипел и умолк. Ворота тихо, без скрипа, раскрылись — это постарались молодцы Исмаила, перебравшиеся через ограду, пока главарь разговаривал с привратником. Обернувшись к Хасану, Исмаил хлопнул его по плечу:

— Жаль, что не смогли помочь. В его поместье нам нет ходу. Прощай, может быть, увидимся еще раз. Теперь тебе здесь нечего делать, — и подтолкнул приятеля к выходу на площадь.

Не оглядываясь, Хасан побрел домой. А когда добрался до своих ворот, увидел тусклое зарево, разгоравшееся там, где был недавно.

Закрыв глаза, Хасан покачивается в седле в такт легкого хода коня. Тогда его спас только Фадл, отправивший за ним своих невольников. У Хасана не хватило сил даже сесть на мула, которого для него прислали, и его отнесли в носилках. Почти месяц его трясла изнурительная лихорадка — она, точно злой дух-гуль свила себе гнездо в сырой земле Болот и хватала в свои то огненные, то ледяные объятия каждого, кто проводил там ночь.