— Эти чертовы ниггеры, мои матросы, разбежались сразу же, как им дали независимость, — мучительно икая с похмелья, заявил капитан. — Еще бы! Ведь разбойничать на дорогах гораздо веселее, чем ишачить на корабле, мать их! А в одиночку, даже такой мастер, как я, может привезти вас разве что на дно этой мутной лужи!

Дружески оскалившись, практически ничего не понявший из капитанской речи Тарасюк, хлопнул его по плечу, отчего морской волк ощутимо просел в коленях:

— Ты нас только до лягушатников довези, кашалот. Я ни хрена не понял, что ты там лопочешь, но ежли что не так, я тя первого за борт вышвырну. Крокодилы тута водятся? Что не понимаешь? Крокодилы! Ам!

Сержант изобразил руками схлопывающиеся челюсти.

— С ума сошел? — икнул капитан. — Конечно, здесь этих тварей полно. Да и не доплывешь ты до того берега без корабля, это только кажется, что река спокойная, там, на середине такие водовороты, что и лодку на дно утащить могут. Так что не валяй дурака, если не хочешь давать людей в помощь, так и скажи. Я и сам справлюсь.

— Чего ты на меня орешь, огрызок?! — одернул разошедшегося моряка сержант. — К крокодилам хочешь? Я те мигом организую!

— Там твои крокодилы, там! — замахал в сторону реки капитан. — На своем месте, спят после обеда, успокойся!

— Чего ты лапами машешь? — уже всерьез возмутился Тарасюк. — Чего ты мне за борт показываешь? Щас сам туда полетишь, понял, нет?

Стоявший рядом Литовский еле сдерживал смех, глядя на двух не пойми о чем спорящих мужиков, ни один из которых не понимал языка другого.

— Ладно, все ясно, — прервал он, наконец, грозившее перейти в рукопашную выяснение отношений. — Людей в помощь дадим, только они ничего не понимают в кораблях. Будете говорить мне, что надо делать, а я им переведу, только объясняйте подробно. А ты, дядя Михась, успокойся, капитан сказал, что с удовольствием нам поможет.

— Еще бы, — довольно оскалился Тарасюк. — Небось, к крокодилам-то ему не хочется.

— Что он опять про крокодилов? Он что, сумасшедший? — обернулся к Литовскому капитан.

— Не обращайте внимания, — махнул тот рукой. — Он просто очень любит крокодилов и ему не терпится их увидеть.

— Понятно, — капитан постучал себя пальцем по голове. — Скажите ему, что его любимых ящериц здесь много, может встречаться с ними хоть каждый день. Если они им сразу же не закусят.

— Да, еще один момент, — вспомнил Литовский. — Нам нужен белый флаг. Чтобы французы сразу видели, что идем мы к ним с мирными намерениями.

Флаг смастерили из найденной в капитанской каюте простыни, строго говоря, был он вовсе даже не белый, так как капитан склонностью к чистоплотности явно не отличался, да и в трезвом состоянии, судя по всему, бывал крайне редко. Однако ничего более подходящего все равно не нашлось и грязно-серая, перемазанная разноцветными пятнами непонятного происхождения простыня гордо взмыла вверх, заплескавшись по ветру на мачте парома. А вскоре и само судно, неторопливо и величественно закачавшись на мелкой волне, покинуло бельгийское Конго, направляясь к еле видной на той стороне французской территории. Только когда негостеприимный берег чужой африканской страны начал неспешно отодвигаться назад, а полоса мутной коричневой воды, отделявшая паром от суши стала неуклонно расширяться Витька Васнецов, наконец, окончательно уверился, что все произошедшее с ним вовсе не сон, что они действительно вырвались из осточертевшего лагеря, что теперь они снова свободны.

— Теперь все будет хорошо, теперь обязательно все должно быть хорошо. Все самое страшное уже позади, дальше все обязательно будет хорошо, — словно заклинание раз за разом повторял он, сам не слыша своего голоса. Рядом мелким нервным смехом заходился бьющийся в истерике Димка Волошин.

Паром, натужно кряхтя изношенным двигателем, мерно полз через реку, тяжеловесно плескалась о ржавый корпус желто-коричневая непрозрачная волна. Капитан, покачиваясь стоял держась за штурвал в тесной рубке и хрипло горланил какую-то песню безбожно фальшивя и, то и дело пуская петуха сиплым прокуренным басом. Солдаты на палубе обнимались, поздравляли друг друга, тут и там кричали ура, время от времени стреляли в воздух. Теперь все должно было быть хорошо. Ведь не могли же быть напрасными все те жертвы, на которые пришлось им пойти, чтобы вернуть себе свободу. Теперь все обязательно будет хорошо, все наладится. И лишь когда стал отчетливо виден французский берег, и выстроившаяся вдоль причала цепочка одетых в пятнистую форму автоматчиков, в души многих закрались страшные сомнения в благополучном исходе. Но обратной дороги для них уже не было.

Старик с усилием отнял ладони от лица, несколько раз зажмурил и резко открыл глаза, прогоняя наваждение. Да, хорошо быть молодым, хотя бы потому, что ты еще наивный и глупый, веришь в чудеса и собственное бессмертие, в собственную исключительность и везение. В бесшабашной юности перед тобой нет никаких преград, ты просто не замечаешь их, даже не догадываешься об их существовании в результате походя снося любое препятствие грудью. Сейчас так уже не выйдет, умудренный жизненным опытом изворотливый ум заранее подскажет, что то или иное просто-напросто невозможно, так что не стоит даже и пробовать. Ведь теперь-то точно известно, что в этой жизни киношный happy end не встречается в принципе. Тогда юношески наивный Витька Васнецов этого еще не знал, но ему быстро объяснили. Невероятно быстро и просто. Уже через несколько часов после того, как их, разоружив прямо у пристани под конвоем одетых во французскую форму автоматчиков загнали за точно такую же наскоро намотанную колючку. Высокий стройный капитан Галуа, в традиционном «кепи бланк» на лысеющей голове, объяснил это очень доходчиво, что больше всего удивило солдат, говорил он по-русски, причем очень чисто, практически без акцента.

— Вы попали в скверную историю, товарищи, — произнес он, улыбчиво щуря зеленые кошачьи глаза.

Обращение «товарищи» в его устах прозвучало вызывающе и иронично, подчеркивая лишний раз, что уж ему-то благополучному французскому офицеру, они грязные и оборванные не имеющие ни документов, ни официального статуса ровней никак быть не могут.

— Час назад, поступило требование о выдаче вас обратно в Бельгийское Конго, как преступников, совершивших уголовные преступления на территории этой страны. А спустя двадцать минут, нас уведомили, что и Бельгия желала бы, чтобы вы предстали перед ее судом, как убийцы граждан этого государства. Забавное положение, не правда ли?

Капитан Галуа рассмеялся звонким младенческим смехом, ему и вправду было весело, почему бы и нет? Мрачно слушавшая его толпа, однако, была далека от веселья, по ней пробежал даже первый предгрозовой ропот, заставивший автоматчиков охраны угрожающе вскинуть стволы. Впрочем, они тут же опустились обратно в землю, повинуясь небрежному жесту капитана.

— Не надо лишний раз бурчать, друзья! Прошу заметить, вовсе не я поставил вас в столь затруднительное положение. И если вы опять попытаетесь устроить кровавую баню, на этот раз здесь, то добьетесь лишь того, что и во Франции будете считаться уголовниками. А это может стоить вам пожизненных каторжных работ, где-нибудь в Южной Америке, причем, уверяю, срок этого пожизненного будет весьма короток. Кстати, у вас и так есть богатый выбор: виселица в Бельгии, или какая-нибудь экзотическая казнь типа скармливания живьем крокодилам на том берегу реки. Как перспектива?