Сашка, силясь улыбнуться, махнул им окровавленной рукой:

– Езжайте! Не смейте оставаться! Счастливого пути! Я вас догоню-у-у!

А может, он не то кричал – трудно было разобрать слова, которые рвал на клочки ветер, перекрывал грохот рельсов под колесами поезда… Но в смысле их усомниться было трудно: видно по всему, Сашка провожал друзей. Он не хотел, чтобы они жертвовали собой ради него.

Все привычки озерского детства приказывали Игорю и Андрею остаться. Разве не бывало так во времена их школьных или внешкольных шалостей, что четверым удалось сбежать, а один – попался на месте преступления? Согласно неписаному кодексу мальчишеской справедливости, бросить невезучего друга в одиночестве считалось подлым.

Однако дни детской сплоченности миновали. Взрослая жизнь стремительно разделяла друзей. Она уже оторвала от их тесной компании Мишу и Володю, которые, наверное, сейчас вспоминали о них в Москве. Она указывала им разные, в соответствии с талантами, пути. Все равно они разбегутся по разным институтам, будут встречаться лишь время от времени… Так не все ли равно, если Сашка чуть-чуть задержится? Приедет на следующем товарняке, ничего страшного. Да и прыгать обратно на землю сейчас уже не просто глупо, но и опасно…

Оставшегося меж двумя рельсовыми путями Сашку скоро стало невозможно разглядеть. А потом остались позади окраины родного Озерска. Поезд простучал по мосту, под которым раскинулась река, сверкающая в солнечных лучах.

– Как ты думаешь, на станции не будут обыскивать вагоны? – деловито спросил Андрюха, и этот первый вопрос не имел никакого отношения к их покинутому предводителю, маленькому Александру Македонскому. Этот вопрос властно напоминал им о делах насущных: о том, что забраться в поезд – это только начало. Надо еще добраться на нем до Москвы, а в Москве разыскать нужные институты, и еще какими-то сложными путями устроиться на место жительства, если общежитий абитуриентам не предоставляют… Одним словом, впереди непочатый фронт работ.

А мысли о Сашке остались там же, где и он сам.

* * *

Провожая Игоря по монументальной ковровой лестнице, по вымощенному каким-то необыкновенным паркетом коридору второго этажа, Сценарист болтал без умолку – с выраженным немецким акцентом, но бойко и грамматически правильно. Изредка он на пару секунд замолкал, словно подыскивая слово – и дальше текла его гладкая речь:

– Добро пожаловать… как вы сказали, Игорь Сергеевич? А меня русские клиенты предпочитают называть Генрихом Ивановичем… Не удивляйтесь: моего отца действительно звали Иван. Он происходил из обрусевшего рода с немецкой фамилией. Нашим родоначальником был швейцарец, прибывший в Россию на службу императору Петру Великому, – очень дореволюционно прозвучало это пышное именование царя в устах маленького очкастого человечка. – А три века спустя его дальний потомок женился на швейцарке – и таким образом я, Генрих Иванович Лямпе, родился на своей, как принято выражаться по другому поводу, исторической родине… Но извините мою болтливость, я вижу, вас мало интересует столь давняя история. Вас привела ко мне современность… Так чего же вы хотите от меня?

Игорь был ошеломлен – и экскурсом в генеалогию, и несообразностью всего облика этого плюгавого очкарика с тем, что он успел себе нафантазировать. Отчего-то загадочный Сценарист представлялся ему видным мужчиной, брюнетом с орлиным носом и тесно посаженными горящими глазами. Непременно высоким, широкоплечим и – в теле… Кстати, сквозь имя «Генрих» тоже просвечивало нечто, намекающее на орлиный нос и мефистофельские брови – так что Игорю всю дорогу мерещилось, что стоит ему отвернуться, как странный хозяин начнет расти ввысь и вширь, точно джинн из бутылки, наливаться брюнетистой лиловизной свежевыбритых щек. Эти полуфантазии, полугаллюцинации были так утомительны, что Игорь не успел толком продумать, как сформулировать свою просьбу, и спроста бухнул:

– Я хотел бы заказать фильм.

Как раз в этот момент Генрих Иванович толкнул створку простой белой двери, и они вошли в комнату, служившую, очевидно, рабочим кабинетом. Крашенные в светло-салатовый цвет стены, невысокий, обтянутый зеленой кожей диванчик, письменный стол, сверкающий отделанной под металл (а может, и впрямь металлической) столешницей, функциональный стул с удобной, гнущейся в разные стороны спинкой. А на столе – затрапезная пишущая машинка, обляпанная по корпусу сальными пальцами, с раздолбанными, выпирающими на разных уровнях клавишами, с протертой лентой. Из машинки торчали два разделенных фиолетовой копиркой листа. Сценарист посмотрел на них так свирепо, словно мысленно выдернул их, скомкал и швырнул в урну под столом. Потом он посмотрел на Игоря, и тот отвел глаза, неприятно пораженный сверканием его очков.

– Это исключено, – голос Генриха Ивановича звучал суховато, без прежнего радушия. – Я для себя решил, что делаю последний сценарий, – кивнул он на торчащие из машинки листы, – и больше этим не занимаюсь.

– Почему?

– Потому что это слишком плохо заканчивается, – очки Сценариста запотели, словно он беззвучно расплакался. – Каждый раз, несмотря на мои предупреждения, люди пытаются что-то изменить… И ни к чему хорошему это обычно не приводит.

Неужели Игорь зря притащился в Швейцарию? Потратил столько времени, денег, поссорился с Инной… Нет, пардон, Генрих Иванович, этот номер не пройдет!

– Тогда хотя бы помогите мне! Мой друг заказывал у вас фильм. Мне необходима копия. Я заплачу, сколько скажете.

– И это невозможно, – отчеканил Генрих Иванович. – Я никогда не делаю копий. Фильм выпускается в одном-единственном экземпляре. Разве вы не знаете об этом?

– Но я вас очень прошу! Не может быть, чтобы ничего не осталось! Какие-то черновики, эскизы, сценарий, в конце концов!

– Я все уничтожаю, это оговорено в контракте. – Сценарист упрямо покачал головой.

– Но, быть может, вы сами вспомните хоть что-нибудь? – На Игоря наползало отчаяние. – Поймите, это очень важно! Фильм снят совсем недавно, заказчик был из России, его звали Андрей Федоров.

– Почти все мои заказчики из России. Но я не запоминаю ни имен, ни фильмов. Написав сценарий, тут же выбрасываю всю информацию из головы. Это часть моего ремесла.

Игорь видел, что Сценариста ничем не проймешь. Да, наверняка он помнит больше, чем хочет показать, но выжать из него сведения не получится никакими силами. Разве что под пыткой или под «наркотиком правды» – но в данном случае это исключено. Оставался один выход. Один, предсказуемый, закономерный выход…

– Ваш сценарий стоит пять миллионов? – Произнеся это, Игорь почувствовал, насколько ему полегчало. Будто прыгнул в воду с десятиметровой высоты! Вода обдала холодом с ног до головы, но самое страшное – колебание – осталось позади. Теперь от него требуется просто плыть по течению.

– Или больше…

Игорь открыл свой дорожный чемодан. Без колебаний выписал чек.

– Вот вам десять. Чек на предъявителя.

На небольшом бледном, покрытом глубокими мимическими морщинами лице Генриха Ивановича отразилась борьба любви к деньгам и любви к долгу. Деньги, как обычно, перевесили.