Биограф М. Воронцова О. Захарова в своей книге «Генерал-фельдмаршал светлейший князь М.С. Воронцов» пишет: «В отсутствие М. Воронцова в Одессе, как указывают современники, плелись против него интриги, центром которых было общество, собиравшееся в доме Л.А. Нарышкина. Многие знали, что негласно (!?) направляет эти интриги инспектор всей поселенческой кавалерии граф И.О. Витте (так в тексте. — В.Ш.)».

Увы, но в данном случае перед нами очередной «ушат грязи» на генерала-разведчика. До сих пор ни одно из огульных обвинений де Витта в его интригах против графа Воронцова (граф якобы мечтал занять кресло генерал-губернатора) документально не подтверждается. Зачем было де Витту интриговать против своего ближайшего друга, соратника и родственника? В опровержение вышесказанного приведем один факт. На протяжении достаточно долгого времени два раза в неделю М. Воронцов принимал посетителей в доме графа Потоцкого, где до постройки собственного дома проживал Иван Осипович. При этом генералы неизменно всегда вместе обедали и с удовольствием проводили время в обществе друг друга. Нюанс весьма примечательный и подчеркивающий весьма близкие доверительные отношения между бывшими сослуживцами и боевыми соратниками. При взаимной вражде такое тесное общение было вряд ли возможно.

В трудах одесского историка А. А. Скальковского есть упоминание, что болгары, «поселенные близ города на земле генерала де Витта, занимали изначально часть площади — будущей дачи начальника военных поселений края И. Витта, района будущей улицы Колонистской на Бугаевке».

Периодически, до самой своей смерти, де Витта посещала его мать Софья, совершавшая «инспекционные поездки» по детям. Так, летом 1918 года она вначале посетила сына в Вознесенске, а потом отправилась в Петербург к находившейся там дочери Софье. У генерала Киселева наезды тещи восторга не вызывали. Из письма Киселева генералу Рудзевичу от 20 августа 1818 года: «…Что делает граф Витт и где он? Мать его здесь кумит, и я принужденным нашелся быть у неё и браниться…» Надо понимать, что «прекрасная фанариотка» обладала достаточно твердым характером и имела свой взгляд на семейную жизнь, а потому и выясняла на повышенных тонах отношения с зятем.

Из письма Киселева генералу Рудзевичу: «За несколько часов перед отъездом в Москву получил письмо от графини Потоцкой, которым необходимо требует приезда нашего в Берлин, где она ныне находится в безнадежном состоянии. Я отправил по эстафете просьбу в Вену и ожидаю дней через 20 ответ, дабы отъехать за границу на 4 месяца». Киселев с женой так и не успели к постели умирающей. Софья Константиновна Потоцкая умерла, так и не дождавшись дочери.

А уже в феврале 1823 году в Умани был объявлен фамильный сбор Потоцких для раздела имения матери. На сборе присутствовал Иван де Витт, Киселев с супругой Софьей и Нарышкин с супругой Ольгой. Нюансы этого сбора наследников нам не известны. Ясно одно, что все обошлось достаточно мирно: имения и земли были поделены по справедливости.

Вскоре после возвращения де Витта, Киселевых и Нарышкиных из Умани во 2-й армии произошло событие, наделавшее много шума. Впервые в истории российской армии генерал вызвал генерала на дуэль и исход этой дуэли оказался трагическим. Де Витт не имел непосредственного отношения к этой дуэли. Однако он прекрасно знал всех участников данного происшествия и всю его подоплеку. Кроме того, один из участников этой трагедии, как мы знаем, приходился ему шурином, и сестра де Витта в результате дуэли едва не осталась вдовой. По этой причине всеми нюансами дуэли Иван Осипович весьма интересовался и сопереживал её участникам. В отечественной мемуаристике это весьма нерядовое событие представлено воспоминаниями Н.В. Басаргина. Вот что он писал: «В 1823 году случилось происшествие, породившее много толков и наделавшее много шуму в своё время. Это дуэль генерала Киселева с генералом Мордвиновым; я в это время был адъютантом первого и пользовался особенным его расположением».

Дело было во 2-й армии. Одесским пехотным полком командовал подполковник Ярошевицкий, «человек грубый, необразованный, злой». Офицеры полка, возненавидевшие своего командира, бросили между собой жребий, и тот, на кого пал жребий, штабс-капитан Рубановский, во время дивизионного смотра публично нанес Ярошевицкому грубое оскорбление. Это был бунт, событие исключительное — обычно, если между офицерами полка и командиром возникал конфликт, дело не доходило до публичных оскорблений, в крайнем случае офицеры могли всем полком подать в отставку, сказаться больными, и после такого афронта заботой старших начальников было или убрать полкового командира, или образумить офицеров. Назначили следствие. Рубановского сослали в Сибирь, Ярошевицкого убрали (нельзя же было оставить во главе полка человека, которого перед строем подчиненный «бил по роже»!). При этом выяснилось, что командир бригады генерал Мордвинов знал о заговоре в Одесском полку, но «вместо того, чтобы заранее принять какие-то меры, он, как надобно полагать, сам испугался и ушел ночевать из своей палатки (перед самым смотром войска стояли в лагере) в другую бригаду».

Генерал П.Д. Киселев, бывший начальником штаба армии, «объявил генералу Мордвинову, что он знает всё это и что, по долгу службы, несмотря на их знакомство, он будет советовать графу, чтобы удалили его от командования бригадой». Так и сделалось: Мордвинов лишился бригады и был назначен состоять при дивизионном командире в другой дивизии. Тем дело казалось оконченным. Но неприятели Киселева, а он имел их много, в том числе генерала Рудзевича (корпусного командира), настроили Мордвинова против Киселева, и тот полгода спустя пришел к нему требовать удовлетворения за нанесённое будто бы ему оскорбление отнятием бригады.

«В главной квартире никто не подозревал неудовольствия Мордвинова относительно Киселева, — продолжает Н.В. Басаргин. — Будучи адъютантом последнего, я часто замечал посланных от первого с письмами, но никак не думал, чтобы эти письма заключали в себе что-нибудь особенное.

В один день, когда у Киселева назначен был вечер, я прихожу к нему обедать вместе с Бурцовым и опять вижу человека Мордвинова, дожидающегося ответа на отданное уже письмо. Эти частые послания показались мне странными, и я заметил об этом Бурцову.

Пришедши в гостиную, где находилась супруга Киселева и собрались уже гости, мы не нашли там генерала, но вскоре были позваны с Бурцовым к нему в кабинет. Тут показал он нам последнее письмо Мордвинова, в котором он назначал ему местом для дуэли местечко Ладыжин, лежащее в 40 верстах от Тульчина, требовал, чтобы он приехал туда в тот же день, взял с собою пистолеты, но секундантов не брал, чтобы не подвергнуть кого-либо ответственности.

Можно представить себе, как поразило нас это письмо. Тут Киселев рассказал нам свои прежние переговоры с Мордвиновым и объявил нам, что он решился ехать в Ладыжин сейчас, после обеда, пригласив Бурцова ему сопутствовать и поручив мне, в том случае, если он не приедет к вечеру, как-нибудь объяснить его отсутствие.

Войдя с нами в гостиную, он был очень любезен и казался веселым, за обедом же между разговором очень кстати сказал Бурцову, что им обоим надобно съездить в селение Клебань, где находился учебный батальон, подкурить офицеров за маленькие неисправности по службе, на которые жаловался ему батальонный командир.