– Да, мисс Скоуфилд, вероятно, даже символа жизни.

– А они связаны с сектой, где проповедуется смерть, – медленно произнесла я. – Ненавижу культы смерти.

– Мне они тоже не нравятся. Кстати, меры предосторожности еще никому не повредили.

Он повернулся и бросил очередной цепкий взгляд на мой дом. Пока мы общались, агент поглядывал на него каждые полминуты, хоть я и стояла прямо у него под носом. Похоже, моя мать еще не вышла во двор.

От самой мысли, что он по-прежнему выполняет свою работу, я немного успокоилась.

– Благодарю вас, – пролепетала я.

– Ты была вправе узнать правду. – Он кивнул легким решительным движением подбородка.

– Нет, в смысле, спасибо, что вы это делаете. – Я заметила его великолепно начищенные ботинки и внезапно пожалела, что пришла босиком. – Ведь вы защищаете людей.

Мне опять вспомнился аэропорт. Агенты УТБ – парни, на которых вечно жалуется мой отец, когда они обыскивают его багаж, отразили нападение пистолетами, противостояв автоматчикам…

– Ты очень добра, мисс Скоуфилд, – проговорил агент Рейес. – Но спи спокойно – в обозримом будущем секта будет находиться под нашим надзором. Тебе совершенно не нужно бояться.

– А я и не боюсь. – В конце концов, теперь у меня появились способности, и я посещала загробный мир. Кое-кто из моих лучших подруг – привидение.

Но Минди куда-то запропастилась. Испарилась в приступе страха? Или сбежала?

– Мне пора. Мама заждалась. Спасибо, что не сказали ей.

– Всегда к твоим услугам. – Агент Рейес залез в карман пиджака и извлек визитку. – Но если ты передумаешь, я с радостью все ей объясню. – С намеком на улыбку он добавил: – Надеюсь, я ее не перепугаю.

– Ладно. – Я повертела в руках визитку. – Специальный агент Элиан Рейес? Об этом вы умолчали, спецагент.

Забираясь в седан, он лишь пожал плечами.

– Малоизвестный факт о ФБР: все мы спецагенты.

Он вроде не шутил, но мне почему-то стало смешно. Я почувствовала себя по-дурацки, помахала ему на прощанье, отвернулась и побрела прочь, стараясь не думать о том, что даже в своих занудных очках он кажется мне довольно симпатичным.

* * *

Минди не было ни в проезде, ни в заднем дворе. Я поняла, что не нужно на нее слишком рассчитывать, если я попаду в загробном мире в беду. Впрочем, вряд ли было честно винить ее за бегство. В каком бы году она ни родилась, по сути, ей одиннадцать лет.

– Лиззи? – окликнула меня мама, которая стояла у задней двери и вытирала ладони кухонным полотенцем. – Куда ты ходила?

– Извини, – выпалила я. – Я просто осматривалась.

– Зачем?

Я ничего не ответила и протиснулась мимо нее в дом. На кухне Минди тоже отсутствовала.

На столе лежал увесистый ком теста, черного от чернил кальмара. Он был в отпечатках маминых ладоней и выглядел так, словно его следовало получше размять. Я прошла к раковине, чтобы помыть руки.

– Лизи, ты в порядке? – спросила мама.

– У меня все отлично. Я хотела погулять и подышать свежим воздухом. – Если матери потребуется иная отговорка, я всегда смогу вручить ей визитку спецагента Рейеса, и пусть он с ней лично объясняется.

Но она произнесла:

– Ясно.

Мы поделили ком надвое и принялись молча его разминать. Так хорошо было мять тесто в пальцах – оно было едкое, пахнущее рыбой и явно материальное.

Я все гадала: «Куда убежала Минди? Она спряталась в доме? Или существует некий глубинный слой реальности, где она затаилась? Какое-нибудь место глубже обратной стороны, где я вообще не в силах ее разглядеть?»

И она, и Ямараджа упоминали о «подземном мире», чем бы он там ни был.

Мать не сводила с меня глаз, и я поняла, что она рассчитывает на подробный рассказ о моей маленькой прогулке снаружи.

Поэтому я сменила тему:

– У тебя когда-нибудь была собака?

Руки матери замерли.

– Когда я была маленькой, да. Ты хочешь завести собаку?

– За девять месяцев до поступления в колледж? Как-то необдуманно.

– Верно, но, может, с собакой ты почувствуешь себя безопасней. – Она выглянула из двери кухни с серьезным видом; похоже, она решила, что я недавно проверяла улицу на наличие террористов.

– Мама, я чувствую себя в полной безопасности. Просто любопытствую. Ты мало говоришь о своем детстве.

– Пожалуй. – Она прекратила разминать тесто. – Что это на тебя нашло?

– Ничего, – соврала я. Вряд ли я могла признаться, что меня интересует ее детство из-за призрака ее убитой лучшей подруги, той самой, о которой она никогда не упоминала. – А ты когда-нибудь проходила через нечто подобное? – непринужденным тоном спросила я.

– Вроде нападения террористов? – Она округлила глаза. – Боже, детка, ты же знаешь, что они очень редки, верно? Гораздо чаще люди погибают от молний, чем от террористов.

Когда мать это говорила, была в ней некая уязвимость, поэтому я улыбнулась, протянула руку и притронулась к ее пальцам.

– Молния? Отлично. Значит, со мной до конца жизни уже ничего не случится.

Мы объединили два куска теста и, стоя плечом к плечу, начали работать вместе. Наши ладони окрасились в серый цвет.

На то чтобы чернила кальмара полностью отмылись от кожи, нужно несколько дней, и это всегда меня завораживало.

Сегодня было слишком странно смотреть на сереющие руки, в реальность как будто прорывалась обратная сторона. Разумеется, мы с Ямараджей выглядели в загробном мире обычно, но все остальное – живое либо мертвое – приобретало пепельный оттенок.

Мы психопомпы – особенные.

Пока мы месили тесто, я поняла, что, в общем, говорю матери правду… я не боюсь «Шага к воскрешению» или как их там называют. Что еще упоминал спецагент Рейес об «изоляционистском вероучении»?.. Вероятно, последователи культа живут в горах и пользуются дерьмовыми туалетами. Они – ничтожная группка сектантов с узколобыми взглядами на мир, а я учусь, как входить в совершенно новую реальность. Мне не о чем беспокоиться.

Сейчас меня очень волновала Минди. Я опять задалась вопросом, почему мать о ней никогда не рассказывала.

– Какое событие в твоей жизни самое худшее?

– Самое худшее? – Она глубоко вздохнула, стряхивая с ладоней муку, после чего открыла ящик с кухонной утварью и начала в нем рыться. – Пожалуй, когда твой отец заявил мне, что все годы нашей совместной жизни – напрасная трата его времени.

– Верно. Разумеется, прости. – Я прекратила месить и обняла ее руками, испачканными в муке. – Но я имела в виду твое детство… Какое событие оказалось для тебя самым болезненным?