«Пока живы», – горько усмехнулся Дробов-младший, встав из-за стола.

Старик так и остался сидеть, с головой уйдя в свои мысли. Григорий оглянулся на него от ворот и, покачав головой, сел в машину.

– На базу, – отдал он короткий приказ водителю.

Грузный с виду «Мерседес» легко взял с места и еле слышно зашуршал колесами по гравийной дорожке, пока наконец не выбрался на асфальтированное шоссе.

Дробов думал то об отце, то возвращался на несколько лет назад в Германию…

* * *

С высоким рыжеватым немцем, представившимся как Клаус Шпеер, полковник Григорий Дробов, проходивший службу в составе Западной группы войск недалеко от немецкого города Цвиккау, познакомился на приеме в мэрии. За столом они оказались рядом. Разговорились, понравились друг другу. Чуть позже контрразведчики представили Дробову полное досье на его нового друга. Впрочем, многое уже Дробов знал и сам: Клаус неплохо говорил по-русски и был достаточно откровенен.

– Вы военный? – спросил его Дробов при второй, тоже официальной, встрече.

– Не совсем так. Организация, в которой я состою, скорее всего полувоенная. Национал-демократическая партия, слышали что-нибудь о ней?

Дробов, конечно же, имел представление об НДП. Достаточно было главного ее теоретика, считавшего, что государство должно основываться на репрессивном принципе «Каждому свое», как это было написано на воротах Бухенвальда. А выше, над воротами, значилось: «Справедливо или несправедливо – это моя родина». С последним изречением Дробов не спорил, оно было в общем-то верным, если бы все процессы борьбы проходили в границах одной страны, но они вышли далеко за ее пределы, дойдя до берегов Волги.

В справке контрразведчиков говорилось и о том, что НДП по большому счету не нацистская организация, хотя и схожа с гитлеровской на ее начальном этапе. Например, ее члены требуют лишь свои территории, на которых немецкий народ жил веками, и не собираются объединять всех немцев в Великую Германию. В то же время они заявляют, что «героические дела немецких солдат всех времен должны стать образцом для бундесвера». Было еще немало отличий НДП от нацистов, но все же Шпеер был прав: НДП – полувоенная организация.

Дробов не сомневался, что вскоре от немца последует какое-то предложение, будет попытка завербовать его. Но он оказался не прав. Его не хотели вербовать примитивным образом. Его хотели «заразить» идеями НДП. Видимо, нашлись в бригаде Дробова неплохие информаторы, которые, опираясь на высказывания полковника в узком кругу, предложили его кандидатуру для обработки. А может, Шпеер просто случайно вышел на Дробова и по-человечески стал симпатизировать ему.

Так или иначе, не афишируя свое новое знакомство, Григорий Дробов довольно близко сошелся с Клаусом, а позже их сотрудничество обрело деловой характер. Нельзя сказать, что полковник, а затем и генерал Дробов, запачкал руки, как многие другие, тем же «хищением военного имущества». Нет, он стоял как бы над этой мелкой суетой. Клаус Шпеер постоянно был рядом, его советы, а порой и дружеская материальная поддержка помогли Дробову стать на ноги как теневому коммерсанту.

Они тесно сблизились и в личном плане. Постепенно Дробов понял, что нужно Клаусу: Шпеер хотел, чтобы русский генерал стал своеобразным распространителем идей НДП у себя на родине, и эта мысль не вызвала у Григория негативной реакции. Он верил в себя, в свою способность организовать новое движение. Тем более что были идеи, способные зажечь массы.

Как-то они со Шпеером потягивали пиво, и Клаус спросил:

– Как ты относишься к евреям?

Григорий не ответил, только пренебрежительно поморщился.

Немец остался доволен немым ответом.

– Правильно, Григорий. Лично я приравниваю «еврейский вопрос» к санитарной обработке. Педикулез – это же не вопрос идеологии, это скорее вопрос гигиены. – И тут же поинтересовался: – А с алкоголем у тебя все в порядке?

– Я не алкоголик, – ответил полковник, – нет предрасположенности. И пьяницей становиться не собираюсь, слишком много сил нужно.

Шпеер одобрительно кивнул:

– Отлично. На всякий случай хочу сообщить тебе одну памятку: «Либо ты умеешь обращаться с алкоголем и слушаешь нас, либо тебе присылают револьвер, и ты ставишь точку».

– Здорово сказано, – в свою очередь одобрил Дробов. – Конкретно и лаконично. Кто автор?

– Гиммлер. Это его обращение к воинам из СС.

Григорий даже не удивился. За время их встреч он узнал для себя много нового и интересного. Например, кое-что о религии: оказывается, умирающий воин легче расстается с жизнью, если он умирает с верой в своего национального бога. Эта теория понравилась полковнику, он подумал о самом родном человеке, о матери: умирать с мыслью о своей матери, конечно же, легче, чем с думами об огромной, почти абстрактной матери-родине. Об этом следует подумать, решил Дробов.

Они говорили откровенно, даже с увлечением. Под конец Клаус Шпеер заявил:

– Мы верим в союз с волевыми, обновленными людьми Англии, Франции, России. Но вы должны включиться в процесс реорганизации и добровольно согласиться сотрудничать с нами. Что касается цели, то она может быть одна: достижение взаимопонимания между говорящими на разных языках нациями, принадлежащими к одной и той же добротной расе господ. А ты знаешь, что такое раса?

– У меня есть определение, – ответил Григорий, – но мне хотелось бы услышать его от тебя. Ты, Клаус, умеешь красиво говорить.

– Все, что духовно и физически объединяет людей из высоких кругов, называется расой.

В заключительном спиче Шпеер почти дословно процитировал Гитлера, а последнюю фразу явно заимствовал у Ван де Брука. Клаус был политически подкован, он возглавлял идеологический и дипломатический отделы в своей организации. Он профессионал, и Григорий был вынужден признать это.

Странно это было или нет, но Дробов чувствовал, что во многом согласен со Шпеером: вот, например, что касается евреев. И еще одно заметил Григорий: если он в чем-то расходился с Клаусом, то вскоре менял свою точку зрения, целиком вставая на сторону немца. Что и говорить, Шпеер умел убеждать и привлекать себе в союзники. Пусть пока не так громко: в единомышленники.

Поначалу Григорию было не по себе, морщась, он признавался, что стал подвержен воздействию со стороны, чего раньше за собой не замечал, но потом понял, что это не совсем так. Он не подвергался чужому влиянию, просто Шпеер был всегда прав. И еще: Григорий не менял свою точку зрения, он поднимал ее на тот уровень, на котором она должна находиться.

Это Шпеер впервые сказал Григорию, что Сталин был мягок. Дробов долгое время думал об этом, пока сам не произнес это вслух в узком кругу друзей. Послышались возражения, однако Григорий в словесной баталии сумел обосновать свою точку зрения.

Настал день, когда Дробов спросил немца в лоб:

– Чего ты хочешь, Клаус?