Из комнаты с радостным лаем выбежал Гафчик и начал, играя, хватать лапами мои ботинки.

– Подожди, Гафч, – вяло махнула я рукой.

От пережитых волнений я еле держалась на ногах. Вся одежда на мне была мокрая; а в горле, наоборот, все пересохло. Притащившись на кухню, я стала жадно пить воду прямо из-под крана. Я, наверное, половину питерского водопровода выхлебала, пока наконец не почувствовала, что напилась.

Надо было уходить. Но куда?.. Я без сил плюхнулась на табуретку. А может, рискнуть и остаться здесь до утра? Вряд ли Однорукий этой ночью станет меня тут искать.

А, будь что будет!

Я разделась, приняла душ и бухнулась в кровать.

Утром меня разбудило радио. Диктор бодрым голосом сообщал прогноз погоды. Прогноз в Питере был обычный: до обеда дождь, после обеда грязь.

Едва открыв глаза, я сразу вспомнила о героической смерти Воробья и рассказала об этом Гафчику.

– Да, Гафч, – говорила я притихшему псу, – ты можешь гордиться своим хозяином. Володька был крутой парень. Он вел себя как настоящий герой, прикрывая мой отход. Но силы были неравны. Светлая память о Воробье навсегда останется в наших сердцах. В твоем – собачьем. И моем – человечьем. Правда, Гафчуля?

– Гаф, – печально гавкнул пес.

Боль в ноге за ночь почти прошла. Я осторожно попрыгала. Терпимо.

Дальше оставаться в квартире тети Моти было опасно. Каждую минуту сюда могли нагрянуть киллеры. Поэтому я написала Матильде Эрнестовне благодарственную записку, и мы с Гафчем отчалили.

На улице вместо обещанного дождя светило яркое солнце, чирикали птички, мчались по дороге машины… «Вот так, – с грустью подумала я. – Володька погиб, а в мире ничего не изменилось. Солнце светит, птицы поют, машины едут…»

Я огляделась по сторонам. Куда же теперь податься? Может, пойти в милицию и все рассказать? Но там меня, скорее всего, и слушать не станут, а сразу упрячут за решетку.

И вдруг я поняла, куда мне податься.

В питерскую контрразведку!!

Ну конечно же! Ведь Сергей Иваныч говорил, что в крайнем случае я могу обратиться за помощью к начальнику петербургской контрразведки. И как это я забыла?!

– За мной, Гафчик! – воскликнула я. И мы погнали на Литейный проспект, где находилась ФСБ1.

По дороге я решила заскочить куда-нибудь перекусить. И тут же увидела вывеску: «Детский ресторан „Терем-теремок“». Оставив Гафчика у входа (и клятвенно пообещав ему сочный бифштекс), я вошла в двери ресторана.

В просторном зале никого не было, кроме персонажей русских народных сказок, нарисованных на стенах: Ивана-царевича с Серым Волком, сестрицы Аленушки с братцем Иванушкой, Василисы Прекрасной с Бабой Ягой. Я села за ближайший столик и раскрыла меню. Блюда и цены здесь были точно такие же, как и во взрослом ресторане. Зато напитки сплошь детские: детское шампанское, детская водка, детский коньяк…

Ко мне подбежал официант. И я заказала: жареного цыпленка, яичницу с беконом, заливную рыбу, две порции овощного салата, бифштекс (это для Гафчика), сыр, кофе, мороженое и даже сто граммов детской водки «Бармалей» – просто попробовать, что это такое. Официант не моргнув глазом все записал и убежал. А в зале тем временем появился седой старик.

– Здравствуй, деточка, – сказал он, подойдя ко мне. – Здесь свободно?

Я обвела зал широким жестом.

– Вполне.

Старик сел и заказал себе бутылку детского коньяка «Красная Шапочка». А также легкую закуску.

– Вот уж не думал, что доживу до такого времени, когда откроются рестораны для детей, – прошамкал он.

– А сколько вам лет, дедушка? – из любопытства спросила я.

– Ох, деточка, лучше не спрашивай, – махнул он рукой. – Я еще в первой мировой войне участвовал.

– А разве мировых войн было несколько? – удивилась я.

– Здрасьте. Была еще вторая мировая.

– Да-а? – протянула я. – Интересно.

Официант с трудом притащил тяжелый поднос с моим заказом. И я принялась сметать все подряд.

– Какой у тебя хороший аппетит, деточка, – заметил старик.

– Не жалуюсь. Вообще-то еда мне до лампочки, но иногда могу целого быка слопать.

Старик улыбнулся:

– Как тебя зовут, деточка?

– Маня Сидорова, – ответила я.

– Маняша, значит, – ласково произнес он.

– Ага, Маняша. А вас как звать?

– Игнат Матвеевич Канализацын.

Я невольно фыркнула:

– Канализацын?!

– А что ты, Маняша, смеешься? Это старинная русская фамилия. Мои предки строили на Руси первую канализационную сеть. Отсюда и фамилия пошла. А когда Петр I задумал возводить Санкт-Петербург, он приказал моему прапрапрадеду спроектировать канализационную систему будущей столицы. Что и было исполнено. За это царь пожаловал прапрапрадеду графский титул с правом передачи его наследникам.

– Так вы, получается, граф Канализацын?!

– Да, граф Канализацын! – с гордостью подтвердил старик. – Я пошел по стопам своих предков. Всю жизнь строил и обслуживал канализационные коммуникации. А когда родилась моя дочка, я дал ей имя – Канализация. Правда, она стесняется своего имени, уменьшила его до «Лизы». И напрасно стесняется! Нам, Канализацыным, в России стесняться нечего! Мы, Канализацыны, испокон веков тут жили, живем и будем жить!!

Игнат Матвеевич так разволновался, что одним махом выпил полбутылки детского коньяка «Красная Шапочка». Я, кстати сказать, тоже попробовала детскую водочку «Бармалей». Ничего, пить можно.

– Неужели вы всю жизнь проработали в канализации? – недоверчиво спросила я.

– Да, в канализации! – снова с гордостью подтвердил старик. – Потому как жизнь коротка, деточка, и надо делать только то, что велит сердце!

– И сердце вам велело работать там, где отвратительный запах и крысы бегают?!

Игнат Матвеевич возмущенно вскинул седые брови.

– У тебя, деточка, весьма смутные представления о канализации. Канализация, – важно поднял он вверх указательный палец, – это целый подземный мир, где текут широкие реки и шумят высокие водопады… А какие там гигантские отстойники, прямо безбрежные озера! Куда до них какому-нибудь Байкалу… А знаешь ли ты, Маняша, что канализационные трубы порой достигают таких размеров, что в них может свободно поместиться танковая дивизия…

– Вместе с танками?! – округлила я глаза.

– Да, вместе с танками, – подтвердил Канализацын. – А когда из миллионов петербургских кухонь, ванн и туалетов в канализационные трубы стекают потоки воды, слышится такая волшебная музыка, которая затмевает все произведения Моцарта, да и Чайковского тоже. Я готов был часами слушать эту божественную мелодию, стоя под землей…