— Женщина, — сказал тогда Марат, повернувшись к Скуум. — Ты сама задала вопрос, и сама нашла ответ. Я Хозяин Огня, Земли и Воды. Я хозяин самому себе. Но не всегда.

Старухи переглянулись.

— Никто из людей равнины, — объявил Марат, — ни слова не говорил мне про Небесный Огонь. Я знаю про него много больше, чем вы. Я знаю вашу жизнь. Вы говорите о Небесном Огне только друг другу и только в чувствилищах. Но здесь — дом Хозяина Огня, и здесь, в своем доме, я говорю, о чем хочу. Если вы будете обвинять мою жену в том, что она рассказала мне про Небесный Огонь, — я убью вас всех. Теперь пусть моя жена останется со мной, а вы уходите, или я убью вас всех.

Они ушли, как всегда уходили: медленно, не глядя по сторонам, а Марат наблюдал, как Ахо, не двигаясь с места, понемногу оттаивает, превращаясь из напряженной, как струна, жрицы примитивного культа в обычную молодую женщину, подругу своего мужчины.

Подошел, погладил по щеке. Она посмотрела снизу вверх — маленькая, как бы фарфоровая, почти ненастоящая, — потом тяжело задышала и разрыдалась.

— Тебе страшно? — спросил Марат.

— Да.

— Не бойся. Матери ничего тебе не сделают.

— Я не боюсь матерей. Я боюсь тебя.

Марат улыбнулся.

— Я твой муж. Почему ты боишься меня?

Ахо вытерла слезы.

Смотрела в его лицо, как в костер. Вроде бы на мужа — но и сквозь него, как сквозь прозрачное пламя. Ведь, глядя в огонь, никто никогда не смотрит только на огонь — всегда есть нечто, сокрытое в оранжевом веселье. Тайна, не формулируемая словами. Так жена Хозяина Огня смотрела на мужа. Не как на мужчину, но как на стихию. Правда, огонь убивает, если подобраться к нему слишком близко, а муж — нет, оставляет жить. Любит.

Марат протянул руку, думая, как это важно: правильно коснуться жены, даже если жена не принадлежит к твоему биологическому виду. Особенно если не принадлежит. Как важно дотронуться до наиболее уместной части тела: положишь пальцы на предплечье — сигнал, на шею — совсем другой сигнал, ладонью к щеке — неправдоподобно маленькой и мягкой — третий род импульса, запустишь в волосы — еще один род, тоже особенный; вроде бы полтора здешних года вместе, а каждый раз — как первый.

Ей незачем знать, что муж тоже боится свою жену. И часто думает, что если жена захочет, она превратит в черные угли и душу его, и тело.

А имя девочки, сидящей у Небесного Костра, он так и не узнал.

3.

Старуха смотрела гордо. Ее губы и глаза выцвели, но было понятно, что в молодую пору, десять или двенадцать лет назад, мать рода ндубо могла свести с ума любого мужчину. Сейчас она доживала свой век, и, когда делала жесты, медленно выдвигая из-под накидки крошечную сухую руку, Марат видел, что ладонь, запястье и пальцы сплошь покрыты коростой.

Она могла бы и не облачаться в радужные перья — и без них выглядела памятником самой себе. Но с некоторых пор лидеры общин не появлялись на публике без радужных перьев. Мода на перья распространилась мгновенно, всякий половозрелый самец считал своим долгом подстрелить из лука самку кашляющей птицы и преподнести своей подруге хотя бы два-три бархатных переливающихся пера; каждое четвертое перо, по обычаю, преподносилось матери рода.

Каждый четвертый кусок мяса, каждый четвертый сплетенный ремешок, каждый четвертый лопух чируло.

Четыре пальца на руке, четыре луны на небе, четыре сезона в году. В каждом сезоне — дважды по четыре отрезка, в каждом отрезке — дважды по четыре дня. Четыре части в каждом дне: утро, потом — до еды, потом — после еды, далее вечер. Очень просто, понятно и легко запомнить.

Сезон дождей едва кончился, во дворце до сих пор было сыро — но и прохладно. Бревна быстро рассыхались, в щели рвалось лихое красное солнце, его лучи превращали обстановку главного зала в нечто несерьезное, карнавальное. Сегодня же велю Ахо законопатить дыры мхом и землей, подумал Марат. В резиденции Хозяина должен царить суровый полумрак. И вообще, пора перейти к глинобитному строительству. Изыскать залежи материала — и внедрить.

Старуха ждала ответа.

— Я понял тебя, женщина, — сказал Марат и закинул ногу на ногу. — Но ты знаешь мое слово. За первое неповиновение — обездвиживание сроком на три дня и три ночи.

Крошечное лицо старухи сделалось надменным. Со временем, может быть, и я научусь так же сдвигать брови и выпячивать подбородок, подумал Марат. А пока, увы, не умею. Управлять аборигенами сложнее, чем биомашинами.

— В Город пришел бродяга, — продолжал он. — Ты спрятала его в своем чувствилище. Ты сделала мену, а потом тайно вывела бродягу из Города. Я чувствую гнев. Я накажу тебя. Все увидят твой позор.

Старуха поморщилась и ответила:

— Я не боюсь позора.

— Тогда я убью тебя.

— Я не боюсь смерти. Я жду ее каждый день. Делай что хочешь.

Из четырех матерей именно эта, самая старая и умная, проявляла наибольшую дерзость. Даже мать рода шгоро-шгоро — вздорная, скаредная, хромая Чималу, приходившаяся Марату тещей, — была вполне сговорчива и во время аудиенций проявляла изрядную дипломатичность. Но главная женщина ндубо, ссохшаяся стерва, даже не трудилась скрывать своей ненависти к Хозяину Огня.

Жилец давно предлагал ликвидировать несгибаемую бабку, но Марат был более благоразумен и рассчитывал на скорую естественную смерть; тогда новой матерью рода стала бы дочь, толстая, хитрая и осторожная девушка, судя по всему, с нетерпением ожидающая момента отхода мамаши в мир иной.

Сейчас Марату захотелось явить свою ярость. Вскочить, закричать, выстрелить в потолок шумовой гранатой. Но властителю положено быть спокойным, именно невозмутимость лежит в основе искусства управления. Тем более что шумовых гранат в обойме осталось не так много. В ответ на выпад старухи пришлось изобразить беспечный смех.

— Я Хозяин Огня! — поставленным басом провозгласил Хозяин Огня. — Я Сын Великого Отца, Убивающего Взглядом! Я всегда делаю, что хочу. Ты жива только потому, что я так хочу. Весь твой род жив только потому, что я так хочу. Если я захочу, я убью всех людей рода ндубо, мужчин и женщин, стариков и детей, и сожгу чувствилище рода ндубо, и велю устроить там стойло для своих носорогов.

— Нет, — тихо произнесла старуха. — Ты можешь убить людей рода ндубо, но не можешь убить душу рода ндубо. Душа рода ндубо была всегда и всегда будет. Так сказала мне моя мать, а ей — ее мать, а той — мать ее матери, а самой первой матери так сказала Мать Матерей, с которой всё началось и которой всё закончится. Еще моя мать сказала, что бродяги приходят и уходят свободно. Это важно. У бродяг всегда есть то, чего нет у рода ндубо. Бродягу нельзя не впустить и его нельзя не выпустить.

— Тогда, — сказал Марат, — слушай мое слово, старуха. Душа рода ндубо мала и слаба. А я, Хозяин Огня, велик и ужасен. Я имею власть над Огнем, Землей и Водой, и ты видела мою власть. Если я убью людей рода ндубо, душа рода ндубо скажет: виновата мать рода ндубо. Она могла сохранить жизнь людей рода, но не сохранила. И душа накажет тебя. Я пришел и сказал матерям четырех родов: бойтесь гнева души своего рода и бойтесь меня. Четыре матери сказали, что будет так. Теперь я вижу, что ты боишься душу своего рода, но не боишься Хозяина Огня. Ты будешь наказана сегодня же. С тобою я накажу еще восемь женщин рода ндубо.