Генерал наморщил лоб и на мгновение сделался больше похож на человека.

– Тогда, наверное, мы должны отправиться с вами. Потому что Хеби помнит, что это мрачное место и оно приносит горе. Она его и ненавидит, и боится.

Я мягко спросил:

– Что именно ей удалось вспомнить?

Он нахмурился:

– Подробностей немного. Измена и предательство. Преданное доверие. Драконы умерли. Точнее, их перебили. – Он глядел в стену, словно видел что-то далекое сквозь нее, и вдруг перевел взгляд на меня. – Для нее все как в тумане. И от этого еще страшнее.

– А другие драконы не смогут вспомнить того, что ей не удается?

Рапскаль покачал головой:

– Я ведь говорил. Все драконы Кельсингры вышли из коконов с обрывочными воспоминаниями.

Тинталья. И Айсфир. Я следил, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Ни он, ни она не принадлежали к выводку драконов, обосновавшемуся в Кельсингре. Тинталья появилась на свет за несколько лет до них и долгое время считала, что осталась последней драконицей на свете. Наше знакомство с ней было до крайности неприятным. Она мучила Неттл, вторгаясь в ее сны и угрожая ей. И мне. А все ради того, чтобы мы откопали для нее Айсфира. Этот дракон древних времен добровольно вмерз в лед, когда решил, что остался последним в своем племени. Мы с Шутом освободили его и вернули в мир. Он должен помнить историю остальных драконов. Но насколько я знал Айсфира, вряд ли он что-то расскажет.

Генерал Рапскаль все говорил о своей драконице:

– Моя Хеби не такая, как другие драконы. Она всегда была маленькой, кто-то сказал бы, даже чахлой, и я до сих пор боюсь, что она никогда не вырастет такой большой, как они. Говорит она редко и почти исключительно со мной. И брачный полет ее не манит. – Помолчав, он продолжил: – Она моложе остальных – сначала была самой молодой змеей, а теперь самая молодая драконица. Мы думаем, что ее поколение было последним перед катастрофой, которая убила всех драконов. Когда-то, во времена, когда драконов было много, они откладывали яйца, а из яиц через год вылуплялись змеи и быстро уползали в море. Там они плавали и отъедались, следуя за косяками рыб. А когда вырастали, возвращались в реку Дождевых чащоб, поднимались по ее течению до пляжа возле нынешнего Трехога и там окукливались. Так было когда-то. У многих драконов сохранились воспоминания о том, как они помогали змеям слепить кокон. А на следующее лето драконы выходили из коконов сильными и здоровыми, способными летать и охотиться.

Он печально покачал головой:

– С нашими драконами все было не так. Они… заблудились. Они оставались змеями слишком долго, потому что случилась какая-то страшная беда, берег моря и река изменились так сильно, что они не могли найти пляжи для окукливания. Мы с Хеби думаем, что из-за этого несколько поколений змей так и остались в змеином облике. Застряли в море на гораздо более долгий срок, чем нужно.

Я кивнул. У меня появились кое-какие собственные мысли на этот счет, но было ясно, что сейчас нужно слушать. Пусть расскажет все, что знает. Нет нужды говорить ему, что мне известно намного больше благодаря двум старшим драконам.

– Хеби подозревает, что не все драконы погибли, когда рухнули города Элдерлингов. Айсфир-то уж точно выжил. – Его голос приобрел совсем уж мрачный тон. – Я об этом тоже размышлял. Можно подумать, будто Элдерлинги, жившие тут, в Кельсингре, умерли, когда все произошло. Но это не так. Я проследил воспоминания одного Элдерлинга до того самого дня, когда что-то, непонятно что, разрушило город и раскололо его. Его глазами я видел, как земля задрожала и Элдерлинги обратились в бегство. Но куда они бежали? Наверное, в другие места, отмеченные на карте в План-башне. – Он умолк и посмотрел на меня. Только сильнейшим усилием воли я не дрогнул, когда Рапскаль сказал: – Не знаю, как работала эта магия, только они бежали через стоячие камни. Такие же, как тот, возле которого мы впервые встретились.

– Бежали сквозь камни? – переспросил я, будто не веря своим ушам.

– Сквозь камни.

Я дышал медленно и ровно, глядя на него с интересом. После долгого молчания генерал заговорил снова:

– Я рос в невежестве, принц Фитц Чивэл. Но я не дурак. Этот город может рассказать свою историю. Все боятся затеряться в воспоминаниях, навеянных камнями, а я нарочно изучал их. И узнал многое. Но кое-что из того, что я узнал, вызвало только новые вопросы. Вот тебе разве не кажется странным, что одна-единственная катастрофа унесла жизни всех драконов и Элдерлингов на свете?

Он обращался уже не столько ко мне, сколько к себе самому. Я был только рад – пусть говорит.

– Некоторые поселения Элдерлингов были разрушены. Это нам точно известно. Трехог долгое время вел раскопки погребенного под землей города. Возможно, и остальные города пали. Но люди-то не вымерли, и попугаи тоже, и обезьяны. Так как же вышло, что все до единого Элдерлинги и драконы исчезли? Было бы понятно, если бы их просто стало намного меньше. Но чтобы они полностью вымерли? Это странно. Я видел, что, когда город стал рушиться, многие бежали. Что стало с ними? И что стало с драконами, которых не было здесь, когда город рухнул?

Рапскаль почесал чешуйчатый подбородок. Когти у него переливались всеми цветами радуги, и когда они касались чешуи – раздавался металлический скрежет. Генерал поднял на меня глаза:

– Хеби помнит измену и предательство. Землетрясение – это коварство природы, но предательством его не назовешь. И я сомневаюсь, что Элдерлинги предали своих драконов. Так чью же измену она помнит?

Я спросил наудачу:

– А что на это говорит Айсфир?

Он презрительно фыркнул:

– Айсфир? Ничего. От этого задиры никакого прока ни драконам, ни людям. Он никогда не говорит с нами. Если у Тинтальи нет выбора, она приводит его с собой, все-таки он ее самец. Но он уже доказал, что недостоин ее. Мы редко видим его в Кельсингре. Но я слышал песни менестрелей о том, как Айсфира освободили изо льда. Злая женщина с бледной кожей пыталась убить его. Белая Пророчица, так она себя звала. И вот что мне думается: если кто-то перебил всех Элдерлингов и драконов, разве он не захотел бы убить и Айсфира?

Выходит, история об Айсфире и Бледной Женщине дошла уже и до Кельсингры. Тогда меня звали Том Баджерлок, и мало кто из менестрелей прознал о том, какую роль я сыграл в падении Бледной Женщины. Но Рапскаль прав. У Айсфира есть причины ненавидеть Бледную Женщину и, возможно, Слуг. Нельзя ли как-то пробудить эту ненависть и убедить его помочь мне в моем отмщении? Нет, вряд ли. Если он сам не бросился мстить за причиненное ему зло, вряд ли он станет мстить за зло, причиненное людям.

Я увел разговор прочь от Айсфира:

– Я не совсем понимаю тебя. Получается, в Кельсингре одни драконы старше других? Но я слышал, что все драконы вышли из коконов в один и тот же день.

Он снисходительно улыбнулся:

– Вы, чужеземцы, многого о наших драконах не понимаете. Драконы спариваются, самка откладывает яйцо, змея строит кокон – все это происходит не сразу, у людей может смениться поколение, а то и несколько. А если у морских змей выдается голодный год или бури уносят их далеко от родных берегов, может потребоваться еще больше времени, чтобы они вернулись и окуклились. Все змеи, которых Тинталья привела к берегу окукливания, выжили, когда разразилось неведомое бедствие в прошлом, но некоторые из них пробыли в море на много лет дольше, чем другие. Они оставались змеями с тех пор, как исчезли драконы, а когда драконы покинули этот мир, никто не знает. Мы с Хеби думаем, что она – младшая из всех змей, кто достиг реки Дождевых чащоб. Пусть у нее сохранилось мало воспоминаний предков, зато она помнит время перед самым исчезновением драконов.