Вроде бы она не вредничала, но ее слова насторожили рассказчика.

– Я хочу спросить, если тебе с ним так хорошо и ты так многому учишься, то зачем ты сидишь здесь? Не исключено, что тебе придется задержаться в доме почти на два с половиной месяца. Сколько ему лет?

– Почти четыре.

Гарри судорожно пытался вычислить, что происходит. Неужели эта девица вознамерилась критиковать его душещипательные откровения? Но это же нарушение правил!

– Представляю, как ты сходишь с ума, – гнула свое Келли. – В этом возрасте дети быстро меняются. Ты, наверное, очень скучаешь?

– Да… да… конечно… у него скоро день рождения, а я тут торчу…

– Зачем? – повторила свой вопрос Келли.

– Ну, затем… затем…

Колридж не выдержал и завопил прямо в телевизионный экран, что было совершенно на него непохоже:

– Давай, парень! Признайся откровенно хоть раз в жизни! Все же очевидно. Затем, что ты имеешь на это право. Право находиться в этом идиотском доме. Делать то, что нравится. Быть эгоистом и раздолбаем, а когда приспичит, разводить сентиментальные сопли об отцовстве. Ну же, парень, будь мужчиной, ответь девчонке!

– Сэр, – начала Триша, – будьте любезны, заткнитесь, – и запнулась, потрясенная своей неслыханной дерзостью. – Извините, сэр.

– Я ничего не слышал, констебль, – отозвался Колридж, в очередной раз принимая решение держать себя в руках.

На экране Гарри все еще подыскивал слова.

– Пойми меня правильно, – улыбнулась Келли. – Я тебя нисколько не осуждаю за то, что ты вот так завел ребенка. У моей сестры двое от разных типов, и оба такие лапочки. Просто я считаю, если есть ребенок, надо за ним смотреть, а не сидеть здесь. Вот и все. Конечно, если любишь ребенка так сильно, как ты.

Гарри, обычно такой острослов, способный мигом отбрить собеседника, неожиданно растерялся.

– Я это делаю ради него, – наконец пробормотал он.

– То есть?

– Хочу, чтобы он гордился мной.

– О! Вот теперь все ясно.

В следующем вечернем выпуске «Любопытного Тома» свое мнение телезрителям высказал постоянный психолог программы доктор Ранульф Азиз.

– Обратите внимание на характерный язык тела Гарри: сгорбленные плечи, сжатые челюсти – классическая поза квазиагрессивности, выраженная в полускрытой угрозе с подтекстом душевной ожесточенности. Мы наблюдаем нечто подобное в мире животных, когда большому зверю не достается лучший кусок добычи. Руки Гарри сложены в локтях. Точно так же лев или тигр переносит центр тяжести на задние лапы, демонстрируя пассивность и одновременно готовность быстро и жестоко расправиться с обидчиком.

Крикливая, чумовая пустоголовая куколка Хлоя состроила умную мину.

– Ты хочешь сказать, что наш Газза несколько спал с лица?

– Именно, Хлоя, его высмеяли и отодвинули.

Гарри чувствовал себя не только осмеянным. От ярости он потерял дар речи – в душе клокотали обида и гнев.

– Ну да, вот так, – выдавил он из себя.

– Пойми, Газза, – не унималась Келли, – я ничего не имею против тебя. – Просто сказала то, что сказала.

– Ладно… Кто хочет чаю? – Он отвернулся от «арестантов», но от камер спасения не было, и зоркий объектив проводил его на кухню. На глазах у Гарри блестели слезы; он так сильно прикусил губу, что выступила капля крови.

Как она посмела? Невероятно! Не его вина, что они расстались с матерью Рикки. Что было делать? Не торчать же двадцать четыре часа в сутки рядом с их домом? У него своя жизнь – ну и что? Он любит своего мальчугана! Келли не имела права! Абсолютно никакого!

Лейла вернулась на свою работу, но ровно через час ушла.

Возвращаться на прежнее место? Невероятно! Ужасно! Тошно!

В доме и даже раньше – с тех пор, как она с восторгом узнала, что отобрана «Любопытным Томом», Лейла не хотела думать о том, чем станет заниматься через три дня после того, как выйдет на волю. Правда, позволяла себе помечтать и воображала, как на нее сыплются предложения демонстрировать сногсшибательную одежду или вести телепрограммы о косметике и альтернативной культуре. Хотя в жуткие моменты страха и сомнений опасалась, что придется пописывать в желтые газетенки или отстаивать в дискуссиях на радио хипповые манеры. Но не могла вообразить, что придется возвращаться на работу.

Действительность оказалась жестокой: Лейла никого не интересовала. Главным пунктиком первых двух недель «Любопытного Тома» стал взлет и эффектное падение Воггла. Но и эта история уже канула во вчерашнем дне. Шоу шло своим чередом. Лейла интересовала прессу постольку, поскольку могла рассказать о Воггле, а когда утих интерес и к этой скандальной теме, превратилась в красивую, но никому не нужную хиппи. Первую неудачницу, выставленную из дома.

Девчонку, которая кропала дерьмовые стишки и была помешана на собственной неотразимости и соблазнительности.

Именно такой ее показывал «Любопытный Том», если вообще допускал на экран. Глупой, вздорной зазнайкой, с которой мирило одно – ее сексапильность. Но история Воггла задвинула сексуальные примочки на задний план, и с тех пор даже эта крапленая карта перестала играть.

Совсем некстати ее понесло в исповедальне: зачем-то оповестила весь мир, что у нее вокруг ануса воспалились блошиные укусы. А мерзавка Джеральдина из всей ее речи выбрала один-единственный кусок, чем моментально уничтожила сексуальную привлекательность Лейлы.

Лейла рассчитывала на звездное будущее, но через две недели возвратилась проигравшейся в пух и прах. Даже друзья теперь смотрели на нее иначе.

– Неужели ты не могла остановить ребят, чтобы они не бросались на Воггла? – спросил самый категоричный. – Он же, в сущности, прав. Какая разница между лисой и блохой?

А мать покачала головой и сказала:

– Надо было позволить Дэвиду прочитать стихотворение. Отказ выглядел очень манерным.

Жизнь пошла прахом. И ради чего? Лейлу ни во что не ставили, но еще сильнее угнетало, что она оказалась на мели. «Любопытный Том» не платил участникам программы (кроме одного – победителя). Пока они находились в доме, выдавалась крошечная стипендия, позволявшая расплачиваться за аренду и ссуды, – и это все. Подразумевалось, что бывшие участники шоу должны заботиться о себе сами. Но Лейла получила одно-единственное предложение – позировать обнаженной для мужских журналов. В конце недели, когда потребовалось идти за покупками и платить по счетам, она поняла: придется попроситься на прежнюю работу – продавщицей в дизайнерское ателье мод.

– Зачем тебе это надо? – спросил ошарашенный менеджер. – Ты такая знаменитая. Две недели каждый вечер показывали по телику. Все должно само идти в руки!