– С каким еще пансионом?

– Пансион – это полное обеспечение. А ты думала кто? Француз какой-нибудь?

– Ничего я не думала! – обиделась она. – Как вы живете без фена? Даже голову вымыть нельзя – сушить нечем!

– Возьми деньги и сходи за феном. Тут справа, напротив бензоколонки, большой супермаркет. Что тебе еще нужно? Шампунь? Косметика?

– Что же я, опять буду все покупать? – У нее в глазах появились слезы. – Я только все купила, привезла к Тамаре… Гады, они все забрали…

– Не беспокойся, ты все получишь обратно.

– Вы обещаете?

– Да.

Она нагнулась и чмокнула меня в щеку.

– Не знаю, почему я вам верю?.. У меня же там столько осталось! Одежда, косметика, кольца, даже крестик! Я ж на работу крестик снимала… Знаете, эта Тамара… она моя лучшая подруга была! Три года! А как только этот Дима появился – все, я заметила, что она меня к нему ревнует. Но я же – ни-ни, он мне на фиг не нужен! Не знаю, кому теперь верить…

Я вдруг подумал о ее жизни. Одинокая провинциальная девочка в этой огромной Москве, где каждый хочет ее только для одного! Да, представьте себе, что вы идете по улице, едете в метро, заходите в магазин, в кафе, в поликлинику, в банк, в аптеку, на почту – и везде, на каждом шагу, с утра до ночи каждый встречный мужик лупится на вас с одним и тем же прицелом – однозначным! Вы видите это в глазах всех и каждого – не улыбку расположения и добродушия и даже не равнодушие, а только отблеск их вспыхнувшей эрекции, оскал их похоти и полет их фантазии – как они загибают, надламывают ваше тело и…

Шесть, а то и семь миллионов московских кобелей, едва сдерживающихся, чтобы не наброситься на вас прямо на улице. Только потому, что вы молоды, красивы, на высоких и стройных ногах, с прямой спиной, тонкой талией, маленькими, но крутыми бедрами и юными сиськами, они готовы тут же забыть о своем образовании, семье, общественном положении – и сразу, в ближайшем подъезде… Вы смогли бы жить в этом море кобелиной похоти и агрессии – из часа в час, изо дня в день, из месяца в месяц? И кому бы вы ни доверились, он вас обязательно предаст, употребит, трахнет и выбросит на улицу, как использованный презерватив. Потому что этот город живет только погоней за деньгами. И нет в нем ничего другого – ни дружбы, ни любви, ни отдыха. Скажете, я преувеличиваю? Ничего подобного! Я вам говорю как эксперт: нет ни одной, даже самой малой зоны, угла, закутка, где все, что делают и чувствуют эти люди, они бы не пересчитали на у. е…

Впрочем, стоп. Об этом я уже писал. Хотя нелишне и повториться.

И все же ночью все мои благие сентенции, все мое почти отеческое сочувствие к Полине не удержали меня от того же. Да, господа, да – днем, при солнечном свете мы все еще более-менее люди или, во всяком случае, пытаемся казаться такими. Мы держим себя в рамках, мы соблюдаем приличия, мы противостоим низменным соблазнам и всплескам своей животной похоти. Мы не бросаемся, спустив штаны, на каждую красивую самку, мы прячем свои нескромные мысли, мы – со вздохом – отводим глаза и помыслы от соблазнительных (и соблазняющих нас) женщин. Ведь мы цивилизованные люди! Нас с детства усердно цивилизовали не сморкаться публично, не харкать, не ковырять в носу, не чесаться, не пукать, не показывать пальцем и не лезть с объятиями к каждой приятной барышне. Но как туалет для отправления естественных потребностей тела, так ночь для исполнения его животных страстей. Ночь словно снимает с нас обязательства цивилизации, укрывает нас от контроля посторонних глаз и даже самоконтроля, и мы становимся теми, кто мы есть на самом деле, – самцами и самками. Точка.

Или вы хотите продолжения?

Хорошо, пожалуйста. А вы? Интересно, если бы рядом с вами, буквально в соседней комнате, за дверью без замка лежала в постели «Мисс Нижний Новгород», – сколько ночей вы смогли бы удержать себя? Сколько ночей вы проспали бы спокойно и без греха?

На четвертую ночь пребывания Полины в моей квартире – то есть стоило мне только прийти в себя от температуры и простуды я, проворочавшись с боку на бок до двух часов и не в силах больше справиться со своим бурным воображением и дикой эрекцией, вдруг рывком сел на койке. «Стоп! – кричало сознание. – Не смей!» Но, не слушая никаких голосов, я встал и прошел в ее комнату.

Какой-то блеклый свет или даже не свет, а отблески света ночного города освещали через окно бывшую спальную комнату моих родителей – узкую, с письменным столом отца у окна, с темным силуэтом маминого пианино напротив и мутным зеркалом старого трельяжа. С потертым ковром на стене и Полиной, лежащей под этим ковром в кровати, на боку, под тонким шерстяным одеялом – таким тонким, что каждый изгиб ее длинных ног, узких бедер, тонкой талии и плеч вздыбил мою эрекцию еще больше.

Я остановился над ней, не зная, с чего начать – с поцелуя, касания, поглаживания? Или просто лечь к ней?

Она открыла глаза, посмотрела на меня в упор и сказала спокойно, словно знала, что я приду:

– Только с резинкой.

И перелегла на другой бок, лицом к стене и спиной ко мне.

Я вернулся в свою комнату, торопливо пошарил в тумбочке, нашел старые запасы и, облачив свое крутое мужское достоинство в резиновый скафандр, уже уверенно поднырнул под ее одеяло, просунул руку под ее теплый бочок, обнял за грудь и…

Она, не повернувшись, позволила мне сделать все, на что я только был способен.

Но никакого ответа, встречной ласки или хотя бы пульсации ее тела и участившегося дыхания не было. Прохладная, покорная и податливая, но совершенно равнодушная кукла была в моих руках, и это каким-то образом зажало меня, не позволяло мне войти в экстаз и финальную фазу. Психанув, я развернул ее к себе, разломил ее ноги, забросил их к себе на плечи и ринулся в атаку, но что бы я ни делал, какие бы ни вспоминал позиции и как бы ни мял, сосал или кусал ее грудь, Полина не открывала глаз, и ее тело не отвечало моим стараниям.

В конце концов я все-таки взошел на это пресловутое «плато оргазма», а затем рухнул и отвалился спиной на подушку.

Полина встала, прошла в ванную, я слышал, как она включила там душ.

Я лежал с закрытыми глазами, немощный, пустой и злой на самого себя. На хрена я сделал это? Животное, кобель, дрянь – лучше бы ты занялся онанизмом! Лучше бы ты кончил во сне!

Полина вернулась, легла ко мне.

– Я это… я сейчас уйду… – сказал я хмуро.

– Лежите… – Она вдруг провела рукой по моей груди, положила голову мне на плечо и сказала, глядя в потолок: – Вы не виноваты. Это я… Я ненавижу мужчин… Понимаете?.. С тех пор, с роддома… С Тамарой я еще забывалась, чувствовала что-то, а с мужиками – нет. Я даже мужского запаха не выношу…

– Но как же?..

– Работа? – Она усмехнулась. – Работа – это игра. Если вы мне заплатите, я вам тоже сыграю так – Шарон Стоун вам так не сыграет…

Я осторожно обнял ее. Грешно говорить, но теперь я обнял ее уже не как кобель и мужик, а – извините – почти как отец. И она, наверное, поняла это, почувствовала – я ощутил, как ее тело расслабилось и прильнуло ко мне с доверчивостью ребенка. В конце концов, всем им нужен отец – даже проституткам.