– Не знаю…

– Что значит «не знаю»? Рыжему нужно знать только две вещи: это его сын или Кожлаева и где ребенок? Скажешь ему все как есть, и он отвяжется. Вот увидишь!

– А если нет?

– Что значит «нет»? Если есть только пятьдесят шансов из ста, что это ребенок Кожлаева, неужели он попрется за ним в США? И что он сможет там сделать? Похитить ребенка из Америки, когда весь Интерпол будет поднят на ноги? Это же абсурд!

– Вы думаете, он его не тронет?

– Конечно, нет! Свой гонорар я потребую авансом, и ты получишь ровно половину за вычетом моих расходов. Тебе нужны семь тысяч долларов?

Она молчала.

– Договорились? – настаивал я.

– Д-да…

После этого я потратил еще час, репетируя с ней все варианты ее диалога с Рыжим, а затем встал с ее постели и направился в свою комнату.

Она повернулась на бок и сказала мне вслед:

– Подождите…

Я остановился и посмотрел на нее.

– А это… – сказала она негромко. – А там не было его фотографии?

– Чьей фотографии? – спросил я безжалостно, хотя сразу понял, кого она имела в виду.

– Ва… Ваниной… – произнесла она еле слышно.

– Нет, – сказал я, – не было.

И ушел в свою комнату. Но и проваливаясь кирпичом в сон после столь долгого дня с поездкой в Нижний Новгород, я, мне казалось, слышал, как Полина всхлипывала в своей комнате.

…Рыжий вошел на кухню стремительно, просто ворвался.

– Ты! Сука! – заорал он мне и даже схватил меня за грудки. – Да я тебя счас размажу, бля!

Но я был готов и к этому, я знал, что все рыжие в бешенстве первым делом сатанеют и только потом думают.

– Спокойно, – сказал я. – Остынь. В чем дело?

– Козел! Я тебя просил ездить в детдом? Я тебе заказывал искать ребенка?

– Я просто сэкономил тебе время. По-моему, мне за это полагаются премиальные. И кстати, вот отчет о моих расходах. Мы договаривались…

– Да пошел ты! – перебил он. – Засунь себе этот отчет знаешь куда?

И, хлопнув дверью, Рыжий вышел из квартиры, охранники вызвали ему лифт.

Я сунул руку в карман пиджака, достал конверт с деньгами и стал стопками по десять сотенных отсчитывать на стол семь тысяч долларов.

Полина вошла в кухню и смотрела на мои руки.

– Семь, – сказал я. – Как обещал.

– Спасибо, – ответила она. – Я могу идти?

– Конечно. У тебя есть куда?

Она усмехнулась:

– С такими деньгами? – И минут через двадцать, уже стоя в двери в своей шубке и высоких сапожках почти до причинного места: – До свидания! Ой, совсем забыла! Вчера, пока вас не было, к вам приходили.

– Кто?

Она усмехнулась. Теперь она снова была выше меня на целую голову, даже странно, что я не замечал этого все предыдущие дни. И ночи…

– Угадайте! – сказала она.

– Понятия не имею.

– Имеете. Ваша соседка сверху. Спрашивала, почему вы ей не звоните. И очень интересовалась, кем я вам прихожусь.

– И что ты сказала?

– Сказала, что я ваша племянница. Но она не поверила. Так что желаю удачи. Чао!

Прошло почти два месяца. За это время я сделал две ошибки – стал part-time любовником своей соседки банкирши Инны Соловьевой и по совместительству ее же наемным работником.

Наверное, эти определения требуют пояснений.

По-английски «part» – это часть, доля, a «time» – время, но на русский это переводится не как «временный» любовник, а означает, что я был таковым только частично, то есть в определенное время суток, а именно – днем. Днем – причем в любое время: утром, в полдень или еще позже – она могла позвонить и сказать: «Я буду через пятнадцать минут!» Это означало, что она едет с работы в суд, в Торговую палату, в Центробанк, в Белый дом или на переговоры с каким-нибудь крупным банковским клиентом (или, наоборот, из суда, из Центробанка и т. п.) и по дороге на двадцать минут свернет в мою постель. Причем все происходило просто по Бабелю. «Я, – писал Исаак Бабель в одном из своих парижских рассказов, – не знаю, когда она успевала снять перчатки». Инна же приезжала не только без перчаток, но часто и без трусиков. Не знаю, как она ухитрялась снять их в машине, – у нее был свой «БМВ» с пожилым водителем молчаливее ледяной статуи генерала Карбышева, – и я не представляю, как она, сидя на заднем сиденье, освобождалась при нем от трусиков, но факт остается фактом: она влетала в мою квартиру со словами «У меня всего двадцать минут!» – и тут же, в прихожей, набрасывалась на меня, как кошка на сметану.

Первый раз меня это просто потрясло.

Вот как это было. Спустя несколько дней после ухода Полины я, конечно, позвонил этой Инне. (Несколько дней ушло у меня на то, чтобы хоть чуть-чуть привести в божий вид себя и квартиру – купить новые гардины, постельное белье, половики и посуду, починить давно рассохшиеся стулья и бачок в туалете, повесить в гостиной современную картину, а в ванной – новую пластиковую занавеску с цветочками…) После первых – по телефону – «Здравствуйте, как поживаете?» я не стал размусоливать, а «по-соседски» сразу пригласил ее на чай. Она ответила без всякого кокетства: «Спасибо, я с удовольствием приеду, я буду у вас в 16.30». Мне показалось, что это рановато для лирического свидания, но я не стал спорить, а, как мог, накрыл на стол – фрукты в старой маминой вазе, конфеты «Коркуновъ», армянский коньяк «Наири» и ликер «Бэйлис».

Да, забыл сказать, что и сам успел в парикмахерскую, а новые белые и голубые рубашки, костюм «Bernini», туфли «Bally» и лосьон «Fillips» (все из Третьяковского проезда) у меня уже были – все-таки я срубил с Рыжего немало, у меня было шесть тысяч долларов! И я решил, что жить нужно сегодня, сейчас, а не откладывать на завтра, как я это делал все двадцать пять лет своей по-идиотски самоотверженной работы на родное отечество, за что меня соответственно и наградили пенсией, которой хватает только на картошку, капусту и сырок глазированный… впрочем, об этом я уже тоже писал, не буду старчески повторяться.

Короче, к четырем часам я еще раз пропылесосил квартиру, принял душ, оделся в голубую новенькую рубашку, галстук в красную крапинку и светло-серый костюм «Bernini» и так – причесанный, благоухающий и разодетый, как в Большой театр, – встретил свою гостью. Дело было, если вы помните, в середине апреля, в Москве грянуло очередное похолодание, и Инна вошла ко мне в своей меховой шубке и сапожках.

– Здравствуйте, заходите, – сказал я. – Раздевайтесь.

Она испытующе смотрела мне в глаза снизу вверх:

– Можно сразу?

– Конечно. Давайте я вам помогу, – сказал я, не ожидая подвоха, и протянул руки, чтобы помочь ей снять шубку. И тут она, не отрывая взгляда от моих глаз, каким-то заторможенно-медленным движением расстегнула эту шубку, отбросила ее назад и…