— Правду, Светозар. Только правду, — твердо произнес командир корпуса.

— Он уже не верит в свою армию. — В голосе командующего четко слышалась горечь. — Более того, на нашем фронте готовится мощный удар, и главная роль в нем отводится, увы, не нам, а швабам.

— Ты о чем? Я впервые об этом слышу.

— И неудивительно, коль скоро я сам только сегодня об этом узнал. Его императорское величество в сегодняшних переговорах заявил, что если мы снова не сумеем добиться успеха, то это сделает германская армия Макензена, начавшая передислокацию на Восточный фронт. Сразу после переговоров с императором я получил распоряжение о содействии представителям Одиннадцатой германской армии, а два часа назад в мой штаб прибыли представители штаба Макензена.

— Их армия сменит нашу, как это уже было с Южной армией? Или предполагается иной сценарий? — Шестаков буквально слышал, как неизвестный ему генерал Критек скрежещет зубами.

— Иной. Людей Макензена интересует участок на стыке нашей и Четвертой армий. Во всяком случае, в рекогносцировке именно этого участка они просили оказать содействие и прибыли ко мне уже из штаба Фердинанда. Мало того, мне сообщили, что на станции Новый Сандец вовсю идет подготовка к принятию большого числа войск. Так что мы провалили последнюю возможность продемонстрировать, на что способны.

— Но еще не все потеряно.

— Это пустые слова, Карл. Готовь корпус. Думаю, что у нас есть еще неделя, может быть, полторы, потом свое слово скажет Макензен, нам же останется только подпевать ему.

— Это если он сумеет чего-нибудь добиться, — с явной неприязнью произнес генерал Критек.

— Знаешь, я зол не меньше твоего, но все же хочу пожелать ему удачи. И как это ни прискорбно, должен признать, что если бы не поддержка наших союзников, то русские нас уже разбили бы.

— Да. Возможно, ты и прав.

— Возможно… Ладно. Собирай своих людей в кучу, зализывай раны и готовься.

— Я тебя понял, Светозар.

— Вот и хорошо, что понял.

Угу. А уж он-то как понял! Шестаков чуть не пошел вприсядку. Только что он подслушал практически частную беседу двух генералов, давно и хорошо знавших друг друга, а потому говоривших достаточно откровенно. А уж какие сведения удалось при этом получить… Теперь главное — донести их до командующего. Как там говорят, предупрежден, значит, вооружен. Вот он и предупредит Брусилова. А уж тот пусть решает, как быть со всем этим.

Помогут эти сведения русской армии или нет, дело десятое. Главное, что, если доставленные им сведения подтвердятся, он удостоится доверия командующего, ну и как результат получит возможность собрать собственное подразделение. А вот интересно, как воспользуется этой информацией Брусилов? Задумает контрудар? А в каком году был этот самый Брусиловский прорыв? Нда. Пустое дело вспоминать, когда не знаешь. Историю своей родины нужно знать, йожики курносые.

— Ох братцы, что я сейчас слышал, — довольно потирая руки, произнес Шестаков.

— Что-то интересное? — поинтересовался Ильин.

— По мне, так очень. А как там решат наши генералы, не знаю. Ладно, слушаем до вечера и продолжаем фиксировать все заслуживающее внимания. А потом сворачиваемся и уходим к своим.

— А диверсии? — вскинулся унтер Рябов.

— Обойдемся. Если командование сумеет правильно воспользоваться нашими сведениями, то это будет стоить сотни диверсий.

— Я вижу, вы уже привели себя в порядок, Иван Викентьевич, — произнес вошедший в блиндаж капитан Глымов, окинув взглядом подчиненного.

— Стараниями моего денщика это было несложно, — откладывая полотенце в сторону, ответил Шестаков.

— Да, с денщиком вам повезло. И оборотист, и не трус. Видел его в деле. Я зашел отдельно поблагодарить вас, Иван Викентьевич, да и солдатики вам благодарны. Они ваши фугасы промеж собой шестаковками называют. Если бы не эти мины, то прямо не знаю, как бы мы удержались и какие были бы потери среди личного состава. Наша-то артиллерия по большей части отмалчивается.

— Радует, что оказался полезен. Кстати, хотите, еще одну каверзу предложу. Цена копейка, а польза будет несомненной.

— Интересно послушать.

— Берете деревяшку с просверленным отверстием, диаметр под патрон. Внутрь вставляется гвоздик, сверху накладываются патрон и крышка. Вгоняется такая штуковина в землю. Наступи на закую, капсюль накалывается на гвоздик и происходит выстрел. Конечно, охотничий патрон с картечью предпочтительнее, но и пуля подойдет. Причем можно использовать абсолютно любые патроны, хоть револьверные.

— Хм. Тут офицеры ваши фугасы называют подлым оружием, а вы еще добавить хотите.

— Но вы, я гляжу, этого мнения не придерживаетесь.

— А мне мое дворянское воспитание разум не застит. Война — штука грязная, и в белых перчатках на передовой делать нечего. И потом, не знаю, слышали ли вы, но германцы начали применять отравляющие газы. Так что против того, кто воюет подобным образом, все методы хороши. Но хватает еще тех, кто кичится своим дворянским происхождением, ходит в атаку в полный рост и ведет за собой людей. И знаете, что самое паршивое?

— Что?

— Нередко эти умники остаются целехонькими и невредимыми. Вокруг горы трупов их подчиненных, а им хоть бы что.

— Нда. Идиотизм — штука въедливая, и вытравить его ой как трудно. Но вы все же подумайте над моим предложением и с другими поделитесь задумкой. Если уж фугасы пришлись ко двору, то эта штуковина и подавно должна прижиться.

— С чего такие выводы? — вскинул бровь капитан.

— Так ведь фугас в самом лучшем случае оторвет ногу, и даже если раненый выживет, получите инвалида. Хотя чаще всего бедолага погибает. А этот самострел просто отправит несчастного в госпиталь, глядишь, ему еще и повезет, хромоту заполучит и отправится домой, к семье. Так что где-то даже гуманно выходит.

— Соотносить гуманность и членовредительство не очень-то правильно. Не находите?

— Полностью с вами согласен, Анатолий Сергеевич. Но и вы согласитесь, что все в этом мире относительно.

— Трудно спорить. Вы все же хотите сами доставить в штаб вашего пленного?

— И непременно в штаб армии, — заверил Шестаков командира роты.

— Уверены, что у него серьезные сведения?

— Да.

— Но отчего же сами? Неужели хотите выслужиться?

— Хочу, — честно ответил прапорщик. — А еще хочу воевать так, чтобы моих подчиненных гибло как можно меньше, а противнику вреда от нас было как можно больше. Вот только в окопах на передовой это ну никак не получится.

— Если бы я услышал это от кого другого, то счел бы его трусом, желающим убраться с передовой подальше. Но в отношении вас этого сказать не могу. Правда, не могу и не назвать карьеристом. Друг их не подсиживаете, но все же упорно прорубаетесь вверх.