Из броневиков вылезли их командиры, обряженные в отчаянно скрипящие кожаные куртки, и заявили, что направлены в распоряжение товарища Сталина, и готовы выполнить все его распоряжения. Заняв указанные им места, они развернули свои пулеметы, готовые отбить вторжение незваных гостей. Морские пехотинцы во главе с сержантом Кукушкиным, присланные адмиралом Ларионовым, установили свои стреляющие игрушки в ключевых точках обороны, и играли роль «засадного полка», спрятанного за Вороньем камнем. На всякий случай я спросил у Сталина — не вызвать ли нам для подкрепления наших бойцов с подходящих к Питеру кораблей. Сталин, немного подумав, сказал, что имеющихся у него в наличии сил пока вполне достаточно.

— Поймите, Александр Васильевич, — сказал он, потирая красные от бессонницы и усталости глаза, — «временные» в данный момент не решатся направить против нас крупные силы. А от взвода юнкеров мы уж всяко отобьемся.

— Ну, что ж, товарищ Сталин, вам виднее, — ответил я, — только ведь у нас говорят, что береженого и бог бережет…

— Уважаемый Александр Васильевич, — сказал Сталин, — большое вам спасибо за заботу, только мы не хотим, чтобы ваших людей «в полной красе» увидели здешние обыватели. Нужное время пока еще не подошло…

— Дело ваше, — я поднял глаза к потолку, кое-что прикидывая в уме, — но в случае внезапного обострения обстановки первое наше подкрепление в виде взвода спецназовцев ГРУ, вылетевшего на вертолетах с борта десантного соединения, сможет прибыть минут через сорок. Еще минут через тридцать с основной части эскадры прибудет два взвода таких же бойцов. За юнкеров я не беспокоюсь, а вот казачки могут учудить незнамо что. Что-то, знаете ли, на сердце у меня ноет, предчувствие какое-то нехорошее. Вы бы послали мальчишек проследить за казачьими частями. Если их начнут поить вином, то это не к добру…

— Предчувствие, говорите, — сказал Сталин, поднимаясь на ноги, — предчувствие дело хорошее. Чего-чего, а вина у Керенского целые подвалы, прямо под Зимним. И, если что, может вы и правы… Нет ничего хуже пьяных казаков. Пойду, распоряжусь…

— Товарищ Сталин, — остановил его я на пороге, — если что — не ищите меня. Командуйте сразу сержанту Кукушкину, он в полном вашем распоряжении, и у него есть способ вызвать сюда все силы ада.

— Хорошо, — сказал Сталин, усмехнувшись, — я учту это. Но постараюсь, избежать обвинений в связях с сатаной…

Мало-помалу наша работа над номером подходила к концу. Готовые и вычитанные полосы ложились на стол Сталину. Печатники готовили печатные формы для ротационного станка. Наготове была бригада фальцовщиц, которые должны были брошюровать отпечатанные полосы.

Наконец все было готово к выпуску номера. Мы со Сталиным зашли в его закуток, чтобы перевести дух, выпить чаю, и побеседовать.

— Александр Васильевич, — спросил он меня, — как там наши посланцы, благополучно ли добрались до места назначения?

— Все в порядке, — ответил я, — тут мне по рации сообщили, что Дзержинский и Бонч-Бруевич уже на флагманском корабле адмирала Ларионова. От адмирала Бахирева к ним присоединился контр-адмирал Пилкин, и сейчас там идет совещание. Думаю, что наш адмирал найдет общий язык с Феликсом Эдмундовичем и Михаилом Дмитриевичем. А я сегодня имел беседу с Николаем Михайловичем Потаповым. Он полностью поддерживает большевиков, и вас, Иосиф Виссарионович, в частности.

— Да, Александр Васильевич, — задумчиво сказал Сталин, — генерал Потапов честный человек, который хорошо понимает, что дальнейшее правление Керенского и его компании — это смертный приговор для России. Неплохо было бы, если и остальные генералы и офицеры русской армии это поймут. Ваша помощь в разгроме германского флота спасла не только Красный Петроград от опасности захвата. Когда люди, болеющие за судьбу страны и народа узнают, что именно произошло в Моонзунде, и что благодаря вашей победе появилась возможность закончить эту проклятую войну без аннексий и контрибуций, то власть перейдет Советам без кровопролития и вооруженной борьбы.

— Да, товарищ Сталин, так оно и было в нашей истории, — сказал я, — очень многие люди, которые поначалу не приняли Советскую власть, позднее стали служить ей не за страх, а на совесть. Среди них были и некоторые министры Временного правительства. В частности, Александр Васильевич Ливеровский, министр путей сообщения. Позднее он преподавал в питерском Институте инженеров путей сообщения, а во время войны участвовал в строительстве ледовой дороги через Ладогу, которую потом назвали «Дорогой жизни». Был награжден тремя советскими орденами. Чтобы уменьшить количество честных людей, которые не приняли революцию, нужно будет признать неактуальным тезис Энгельса о полном сломе старой государственной машины. Может тогда, еще и Гражданской войны сумеем избежать.

— У нас многие будут против, — задумчиво ответил Сталин. — Им бы лишь разломать все «до основания». А вот над тем, как будут строить «наш, новый мир», они не задумываются… Кстати, об этом Ливеровском. Интересный человек, надо с ним будет поговорить, — потом он осторожно спросил меня, — Александр Васильевич, простите, нам так и не удалось поговорить с вами спокойно, без помех. Вы не расскажите мне о том, что произошло с Россией в ХХ веке. Ведь я ничего не знаю ни о войне, которая была, как я понял, с германцами, и об этой «Дороге жизни», которую строили через Ладогу. Вот только закончим с этим номером…

В этот момент прибежала раскрасневшаяся Ирина с пачкой готовых полос. — Все, Иосиф Виссарионович, готово, — дрожащим от волнения голосом сказала она, — ставьте вашу визу, товарищ Сталин, и можно приступать к печати.

— Как говорят верующие — с Богом! — сказал, улыбнувшись Сталин, и красным карандашом написал на первой полосе, — «в печать», — после чего поставил свою подпись.

— Ой, что теперь будет, — пискнула от восторга Ирина, — Александр Васильевич, как здорово, что мы попали в это время, ведь это так интересно — делать историю!

Довольный Сталин с улыбкой посмотрел на Ирину, потом на меня, и сказал,

— Итак, товарищи, мы готовы сделать свой ход. Посмотрим, чем ответит нам господин Керенский…

Премьер-министр Российской республики Александр Федорович Керенский.

Дурные предчувствия мучили меня сегодня с самого утра. И дело даже не в том, что власть утекала из моих рук, словно вода сквозь пальцы. Внутренне я уже смирился с тем, что скоро придется передать бразды правления в другие руки, а самому пересесть в уютное кресло депутата Государственной думы (или, как там потом будет называться подобный орган?)… Даже возвращение к адвокатской практике не особенно пугали меня.

Я боялся другого. Мне уже довелось посидеть в тюрьме. В 1905 году, под самое Рождество, меня, тогда еще молодого адвоката и члена партии социалистов-революционеров арестовала охранка за хранение партийной литературы и оружия. На тюремной карете с зарешеченными окнами меня отвезли в «Кресты» — знаменитую петербургскую тюрьму.