— Ты, должно быть, наслушался этих россказней от капрала! — сказал он.

— Да, я как раз хотел тебе рассказать об этом, — вздохнул старик. — Фельт тоже погиб. Ах, мне стыдно смотреть людям в глаза, когда я подумаю, что все это пошло из Ингмарсгорда!

— Разве с Фельтом случилось что-нибудь дурное? — спросил Ингмар.

— Во всем виноваты эти дети. Однажды вечером, не зная, чем заняться, они придумали обратить Фельта. Они, конечно, слышали, как старшие называли Фельта страшным грешником.

— Да, ведь дети прежде бегали от Фельта как от черта, — заметил Ингмар.

— Им и теперь было страшно, но они решили совершить этот геройский поступок.

Как-то раз вечером они явились к Фельту, когда тот сидел у себя в избушке и варил кашу. Когда они отворили дверь и увидали Фельта с всклокоченной бородой и крючковатым носом, как он сидит, уставившись единственным глазом на огонь, они так испугались, что несколько малышей сразу убежали назад. Но человек десять-двенадцать остались и, окружив Фельта, опустились на колени и начали петь и молиться.

— И он не разогнал их? — спросил Ингмар.

— Ах, если бы так! — сказал Ингмар-сильный. — Я решительно не понимаю, что с ним случилось. Может быть, бедняга как раз думал о своем одиночестве и заброшенности на старости лет, а может и постыдился обойтись с детьми грубо. Ему, вероятно, было тяжело, что они все боятся его, его обезоружили их личики с глазами, полными слез.

Дети, наверное, ждали что он вскочит и начнет их бить. Они продолжали петь и молиться, готовые обратиться в бегство при одном его движении.

Вдруг некоторые из них увидели, что лицо Фельта начинает как-то странно подергиваться. «Вот сейчас, вот сейчас», — думали дети и приподнялись с колен, но старик всхлипнул, и из глаз его покатилась слеза. Дети громко запели: «Аллилуйя!», и Фельт погиб. Теперь он все время проводит в посте и молитве и утверждает, что беседует с Богом.

— Не понимаю, в чем тут несчастье? — спросил Ингмар. — Фельт уже допился до последней степени.

— Конечно, у тебя так много друзей, что тебе ничего не стоит потерять одного из них. Ты, вероятно, остался бы очень доволен, если бы дети обратили и учителя.

— Ну, я не думаю, чтобы ребятишки отважились обратиться к Сторму. — Ингмар задыхался от удивления. Должно быть, в этом учении действительно скрыта истина, если, как говорит Ингмар-сильный, вся деревня, от мала до велика, обратилась к нему.

— И все-таки они отважились на это; однажды вечером, когда учитель сидел в классе и что-то писал, пришло человек двадцать детей и начали проповедовать.

— И что же сделал Сторм? — спросил Ингмар, он не мог удержаться и громко расхохотался.

— В первую минуту он был так поражен, что не знал, как поступить. Случайно в это же время в кухню вошел Хелльгум, чтобы поговорить с Гертрудой.

— Хелльгум ходит к Гертруде?

— Да, после истории с Гунхильдой Хелльгум и Гертруда стали большими друзьями. Услышав в классе шум, Гертруда сказала Хелльгуму: «Вы пришли как раз вовремя. Скоро дети захватят в свои руки и школу». Хелльгум засмеялся; он понял, что дети зашли слишком далеко, прогнал их из школы, — этим дело и кончилось.

Ингмар чувствовал, что, рассказывая это, Ингмар-сильный как-то особенно посматривает на него. Он был похож на охотника, который стоит над подстреленным медведем и размышляет, надо ли выстрелить в него еще раз.

— Чего ты, собственно, ждешь от меня? — спросил Ингмар.

— Чего я могу от тебя ждать? У тебя ничего нет, кроме двух здоровых рук.

— Похоже, ты хочешь, чтобы я убил Хелльгума.

— В деревне говорят, что все опять пойдет хорошо, если ты заставишь Хелльгума уехать.

— Новое учение всегда влечет за собой ссоры и распри, — сказал Ингмар.

— Тебе, во всяком случае, представляется удобный случай показать народу, чего ты стоишь, — многозначительно сказал Ингмар-сильный.

Ингмар отвернулся от старика и запустил лесопильню. Больше всего ему хотелось бы знать, перешла ли Гертруда на сторону Хелльгума, но он был слишком горд, чтобы выдать свою тревогу.

В восемь часов Ингмар пошел в Ингмарсгорд завтракать. Как обычно, его ждали вкусные блюда, а Хальвор и Карин были как-то особенно ласковы с ним. Увидев их, Ингмар усомнился в рассказах Ингмара-сильного. На сердце у него стало легко, и он был почти уверен, что старик все преувеличил.

Вдруг его снова охватило беспокойство, так что он не мог проглотить и куска.

— Ты давно была у учителя, Карин? — вдруг спросил он.

— Да, — быстро отвечала Карин, — я больше не хожу к этим безбожникам.

Ингмар погрузился в долгое молчание. Над этим ответом надо было хорошенько подумать. Говорить ему теперь или молчать? Если он заговорит, то поссорится с семьей, но в то же время он не хотел никакой неясности.

— Я никогда не замечал, чтобы в семье учителя были безбожники, — едва слышно произнес он, — ведь я прожил у них четыре года.

Карин тоже не знала, не будет ли лучше промолчать. Нет, она должна сказать правду, если даже это огорчит Ингмара:

— Если люди не следуют Божьему гласу, значит они — безбожники.

Ингмар перебил ее:

— Очень важно, какое обучение получают дети, а ведь Сторм он выучил всю деревню и тебя с Хальвором тоже.

— Да, но он не учил нас вести праведную жизнь, — возразила Карин.

— Мне кажется, Карин, ты всегда вела такую жизнь.

— Я скажу тебе, Ингмар, чем была наша жизнь раньше. Мы как будто шли по круглому бревну: то мы твердо стоим на нем, а то вдруг падаем. Если я возьму своих единомышленников за руки и почувствую поддержку, то смогу пройти, не оступившись, по узкой тропе праведности.

— Да, — сказал Ингмар, — однако тогда в этом мало твоей заслуги.

— Это и сейчас еще трудно, возможно.

— Ну, а как же вы теперь ладите с учителем?

— Все приверженцы нашего учения забрали своих детей из школы. Мы не хотим, чтобы наши дети воспитывались в старых заблуждениях.

— И что же сказал на это учитель?

— Он сказал, что по закону дети обязаны посещать школу.

— Я тоже так думаю.

— Он отправил урядника к Израэлю Томассону и Кристеру Ларсону и велел привести детей.

— И теперь вы в ссоре со Стормом?

— Да, мы не общаемся.

— Вы, вероятно, не в ладу со всей деревней?

— Мы держимся в стороне от всех, кто погряз в грехах.

Чем дальше шла беседа, тем тише они говорили, осторожно взвешивая каждое слово, потому что всем троим казалось, что разговор грозит принять печальный оборот.

— Я могу порадовать тебя насчет Гертруды, — сказала Карин, стараясь говорить весело. — Хелльгум часто беседовал с ней зимой и теперь сообщил, что сегодня вечером она присоединится к нам.