добровольцам можно меньше платить, электроэнергия дешевле, а значит, эксплуатация нашего распределенного интеллекта обходится дешевле. Кубитные сборки стоят в разных странах… Вы не обиделись, что я назвал Россию страной Третьего мира?

– Это больше не моя страна. У меня тут практически никого не осталось. Вот кроме того мальчика, быть может, и…

Я хотел назвать для полноты еще одного человека, но Фридман перебил:

– Нет никакого мальчика. И я не могу дать вам ничей адрес! Все, что я вам говорил, правда. Все собеседники, с которыми вы говорили, находятся по ту сторону реальности. Их нет в нашем мире. Они фиктивны, если хотите. Это персонажи – как в кино. Только в отличие от кино, они об этом не знают. Они не знают, что их нет. А если вы им это скажете, они не поверят. Потому что их окружает целый мир со своей историей, другие люди, точнее, такие же персонажи. И они проявляют себя только во взаимодействии с себе подобными. По этому принципу все и делалось… Мы с ними можем взаимодействовать – через шлюз. Который сводит концы с концами, упрощенно говоря. Устанавливает раппорт между нашим миром и виртуальным. Миры же не в точности совпадают и не могут. Поэтому нужен переходник.

– А я там есть? – задал я вдруг неожиданно для самого себя странный вопрос.

– Вы? – удивился Фридман. – Откуда вы там? Вы здесь. Мы же никого там искусственно по деталям не прописывали, это и невозможно. Они сами создают себя – как и мы. Если вам интересны принципы, я могу вам рассказать.

Я вспомнил лицо Инны, точнее, Марины, потом вихрастого голубоглазого мальчика на инвалидной коляске и сказал:

– Да. Мне интересны принципы.

– Хорошо. Расскажу. Только вы мне прежде ответьте, почему вы все время ставили галочку напротив клетки «человек»? Открою вам секрет, практически все добровольцы ставят галочку в этой клетке, как мы и рассчитывали, потому в моделировании сознания сразу отказались от имитации, от алгоритмов и перешли к другим принципам… Есть небольшой процент тех, кто упорно ставит «минусы» в левой графе анкет, но мы думаем, они это делают в знак протеста против того, что персонажи слишком уж похожи на людей, что и вызывает внутренний протест, поэтому они цепляются за какую-нибудь ерунду, типа неправильно пришитой пуговицы – и дают отрицательную оценку. Так сказать, протестное голосование… Кстати, я вам еще один маленький секрет открою, почему мы избрали такой допотопный способ – отмечать выбор ручкой на бумаге, а не галочкой на экране…

– Кстати, да. Почему?

– А потому столь архаичный способ, что нам нужно было нечто выделенное, знаковое, зримое, ощутимое, сопровождаемое лишними движениями и мышечным усилием, пусть даже легким. Это нам психологи посоветовали… У нашего с вами поколения, с детства привыкшего к бумаге и ручкам, это имеет вот такое конкретное воплощение. К тому же именно так до сих пор голосуют на выборах, а политические выборы отмечены мозгом, как нечто важное, как значимый выбор. Поэтому – бумага и ручка. И вы наверняка даже полсекунды думали прежде, чем поставить значок.

Я молча кивнул.

– Вот видите! Правильно, значит, сказали психологи, которые отрабатывали методику… Эту паузу они тоже предсказали. Эта пауза, если она есть, означает, по их мнению, вашу собранность, понимание ответственности, внутреннюю самопроверку… Вот я вам все секреты раскрыл. А теперь вы мне ответьте – почему вы ставите галочки в клетке «человек»?

– Потому что вижу в них людей. Это самый общий ответ. А если в частностях и деталях, то… Знаете, они совершенно по-человечески несчастны. В деталях несчастны. А из деталей, из мелочей и складывается жизнь.

Фридман слегка нахмурился:

– Вы полагаете, это отличительный признак человека? А я читал, что человек создан для счастья, как птица для полета…

– Я полицейский. Уже довольно много лет. Прошел путь от полицейского с улицы в плохом районе до теперь вот детектива. И я столько повидал…

– Я понял. Профессиональная деформация личности. Если бы вы были онкологом…

– Нет! – запротестовал я. – Я и до полицейского… Я же не всегда был полицейским! До этого я работал в науке. Прикладной, правда. Но все равно пришлось сломать жизнь, страну поменять, начать снова – на совершенно другой социальной арене. Думал, дело в географии. Но и там оказалась та же боль, только уже не моя, а других людей, причем во множестве. Но и моя боль тоже никуда не ушла…

– И что – все собеседники, с кем вы говорили, так уж несчастны?

– Я увидел все то же самое в моих собеседницах, как в зеркальцах, что вижу и тут. Абсолютное отражение нашей дурацкой жизни. Зачем вы создали еще одну, Фридман? Этой, что ли, мало? Увеличили только количество несчастий и несчастных, которым не может даже служить утешением, что они – ненастоящие, потому что они себя осознают, как настоя…

– Вот! А вы уверены, что осознают? Что это не глобальная имитация программы, которая научилась выделять в себе взаимодействующие в виртуальной среде единицы и выдает вам их реплики?

– Не знаю. А какая разница?.. Вам виднее, вы ведь еще не рассказали, как вы их там эмулируете, эти личности.

– Вы прямо сделали из нас демиургов, – слегка обиженно сказал Фридман, – которые сотворили ад, чтобы люди в нем страдали! Думаю, все зависит от восприятия. Вы – человек меланхоличный, с тяжелым жизненным опытом. А сангвиники, настроенные позитивно, наверняка найдут, что люди по ту сторону виртуальности довольны жизнью, имеют свои мелкие радости и совершенно не хотят умирать.

– А они у вас там сами умирают? Или машина просто стирает их файлы за ненадобностью?

Фридман решительно отставил кружку своего ритуального русского чая, который не столько пьется, сколько символизирует общение:

– Машина, точнее, виртуальная среда в ней стирает персонажи не более злонамеренно, чем нас с вами стирает природа! Да, они умирают! Но сами. Как мы. И сами возникают, беря информационные коды от разных действующих единиц… Вы просто не понимаете, как это все устроено, как работает система.

– А чего тут понимать! Вы сделали тех, кто боится умирать. И они у вас умирают. И знают об этом – что умрут. То есть страдают все сто процентов, потому что смерть – самая большая неприятность в нашей жизни, скажем так. Пока их не было, этих «единиц», как вы их называете, пока они не жили, они и не страдали. И не причиняли своим существованием страдания другим. Некому было страдать! А теперь есть. Сколько их там у вас в этой виртуальной среде? Тысяча? Сто тысяч «единиц»?

Фридман