Итак, заглянем в дневник Степана Петровича, откроем одну из первых его записей (от 28 ноября 1806 года):

«Заезжал в Коллегию и неожиданно встретился с пансионскими соучениками моими А. Н. Хвостовым и П. А. Азанчевским, которые также служат в Коллегии. Степан Константинович [Константинов], по поручению Вестмана, представил меня Василию Алексеевичу Поленову, который уже знал обо мне от самого Вестмана и обещал дать занятие. Умный, прекраснейший человек! Потом рекомендовал экспедитору М. В. Веньяминову, предоброму и очень живому старику, который более сорока лет занимается одним и тем же: изготовлением кувертов для отправляемых бумаг и запечатыванием их. Эти куверты делает он мастерски, без ножниц, по принятому в Коллегии обычаю и поставляет в том свою славу. „Вот, батюшка, — сказал он мне, — милости-ко просим к нам: выучим тебя делать кувертики, выучим на славу“. Потом Степан Константинович повел меня в так называемый Департамент казенных дел и представил членам, действительным статским советникам Н. В. Яблонскому, приставу при грузинских царях и царицах; Маркову, занимающемуся составлением книги „Всеобщий стряпчий“; контролеру Ф. Д. Иванову, высокому худощавому старику в рыжем парике, состоящему церковным старостою при одной из церквей, об украшении которой заботится он непрестанно, и, наконец, казначею статскому советнику Борису Ильичу Юкину, страстному любителю ружейной охоты. Все это узнал я почти тотчас от моего разговорчивого вожатого и частью от них самих, потому что все они, кажется, добрые, простосердечные люди и любят поговорить; очень обласкали меня.

У входа в Секретную экспедицию, в которой давно уже нет никаких секретов, заметил я сторожа, худощавого и невысокого роста старика, обвешанного медалями. Посмотрев на него, я удивился, что в его лета волосы у него черны как смоль. „А сколько, слышь ты, дашь ему лет?“ — спросил меня экзекутор. „Я полагаю, — отвечал я наобум, — что ему должно быть лет под семьдесят“. — „Эх-ма, слышь ты, далеко за девяносто! Государя Петра Первого помнит. Ты потолкуй с ним: учнет, слышь ты, рассказывать, что твоя книга“».

Таковы первые впечатления Жихарева от знакомства с будущими сослуживцами. Но что ни день — то новые встречи. Невозможно удержаться, чтобы не привести другую, не менее обширную цитату, в которой запечатлен облик еще одного канцеляриста. В пересказе этот портрет безусловно померкнет:

«М. Д. Дубинин человек исторический, муж старинного покроя и тип канцелярских чиновников прежнего времени; это последний в своем роде, и природа, создав его, наконец разбила форму. Ему за шестьдесят лет, из которых пятьдесят он провел на службе в Коллегии, достигнув до почетного звания живого архива; у него красный фигурчатый с наростами нос, всегда заспанные глаза, пегие нечесаные волоса, небритая борода, очки на лбу, перо за ухом и пальцы в чернилах. Он пишет уставцом, четко, красиво, безошибочно, и уписывает на одной странице то, чего другой, лучший писец нового поколения, не упишет на целом листе. Его славное дело держать реестр печатаемым патентам, и он заведывает приложением к ним печатей, чего лучше и аккуратнее его никто исполнить не в состоянии, но ему поручают переписку и других бумаг по Коллегии, и особенно по Казенному департаменту. Утром и натощак Матвей Дмитриевич всегда на ногах, но по окончании присутствия он тотчас приступает к трапезе, и тогда уже видеть его иначе нельзя, как лежащего и утоляющего жажду. Матвей Дмитриевич с оригинальным своим почерком, с необыкновенною своею памятью и нанковым сюртуком был известен всем прежним начальникам Коллегии, ‹…› что касается до обер-секретарей, то он их не ставит ни во что, но зато весьма уважает казначея Бориса Ильича, который никогда не отказывает ему в выдаче пяти рублей вперед жалованья и перед большими праздниками рискует иногда даже и десятью рублями. Как бы то ни было, но Матвей Дмитриевич считается почему-то человеком почти необходимым в своей сфере, и все служащие, начиная от обер-секретаря до нашего брата, не иначе называют его, как по имени: Матвей Дмитрич, а при случае спешной работы прибавляют слово „любезный“».

О нравах и обычаях, царивших в Коллегии, С. П. Жихарев поведал достаточно подробно. Часы за часами проходили в спорах о Троянской войне, о выяснении чинов в армии древних греков, в разговорах об охоте, погоде и разных мелких неприятностях. С нетерпением ждал Степан Петрович, когда его загрузят важной — для департамента — работой, и вот наконец: «В. А. Поленов дал мне работу. Я думал и бог весть какая важность, ан гора родила мышь: перевести два листка с французского! Я тут же перевел в один присест, да и бумага-то не заключает в себе ничего интересного. После ушел в любезный Казенный департамент — болтать о Троянской войне». Пройдет более десяти лет, и уже Пушкин будет сетовать, что за годы службы в Коллегии не написал ни одной дельной бумаги и не получил ни одного серьезного задания от кого-либо из начальников. Такова сила традиции…

Жизнь в здании

Хотя была все же у чиновников постоянная обязанность: раз в месяц каждый из них дежурил ночью в Коллегии, что воспринималось многими как утомительное и скучное занятие. Но и здесь кто побогаче и порасторопнее находил выход. Оказалось, что «силой красноречия и красной бумажки» всегда можно подыскать себе замену, тем паче многие канцеляристы «живут в доме самой Коллегии и могут не отлучаясь жить, сколько душе угодно».

Действительно, если в главном корпусе Коллегии, протянувшемся вдоль набережной, размещались «присутствие» и канцелярия, то надворные постройки были заняты казенными квартирами экзекуторов, протоколистов, канцеляристов. Здание на Галерной улице было двухэтажным. В центре его (как и на других участках) находился парадный въезд во двор. Он был решен в виде огромной арки высотой в два этажа, с низким над ней мезонином. По обеим сторонам ворот были установлены колонны. Композиция въездных ворот придавала всему зданию на Галерной некоторую монументальность.

В конце XVIII — начале XIX века ремонтом помещений в департаменте занимался собственный архитектор Коллегии. В силу того что в доме размещалось главное дипломатическое ведомство России, он всегда содержался в идеальном порядке. И все же в 1828 году Коллегия иностранных дел была переведена в отстроенное по проекту К. И. Росси здание на Дворцовой площади.

Около четырех лет шла отделка кабинетов. Особенно тщательно готовились личные апартаменты министра иностранных дел, расположенные на втором (парадном) этаже нового здания. Вспомним, что министром в ту пору был К. И. Нессельроде, и эту должность ему предстояло исполнять еще более двадцати лет…

Чиновники тоже перебрались в новые, более просторные помещения. Однако вряд ли переезд как-то повлиял на привычный распорядок их жизни. Вот уж где уместно процитировать строчку из «Горя от ума» Грибоедова: «Дома