Через каждые четыре квартала в море уходят невысокие каменные барьеры, они помогают удержать на пляже завезенный песок. Чуть подальше оконечностей этих барьеров – еле заметная в темноте белизна барашков, именно там начинают вспениваться набегающие волны. Один из секретов ночного серфинга – нужно найти хорошо обозначенное внешними ориентирами место, где гребни регулярно вспениваются. При накате с юга, а сегодня валы идут именно с юга, точки вспенивания располагаются чуть левее стенок, вон они, отлично различимы. Идеальное место.

Таши натирает свою доску и ступает в воду. Пока он бредет по мелководью и привязывает поводок доски к щиколотке, вспененный океан обдает ноги, обжигает их знакомым холодом. Бр-р-р! И все-таки – какая отличная стимуляция. Таши толкает доску навстречу очередному вспененному гребню, с размаху на нее ложится, гребет в открытое море; холодная вода попадает за шиворот гидрокостюма, и Таши отфыркивается, словно морж. Провал между волнами, здесь вода тянет вперед, теперь подъем на гребень, холодный шлепок в лицо, чистый, соленый вкус океана. Таши набирает полный рот воды, полощет ею нёбо, гортань, пока вкус этот не пропитывает его насквозь. Он вернулся в Морскую Стихию, в первоначальную среду, на эволюционную родину далеких своих предков и, вероятно, поэтому переполнен нерассуждающим, экстатическим ликованием, идущим, кажется, откуда-то из спинного мозга. Э-гей!

Ну вот началась глубина, здесь валы катятся ровно, гладко, без единого клочка пены; теперь больших усилий не нужно, достаточно грести спокойными, неторопливыми взмахами рук. Примерно напротив Сорок четвертой улицы, любимое место. Ньюпорт-Бич превратился в длинную узкую полоску белого песка, позади которой расставлены сотни черных игрушечных домиков. Ветра нет (еще одно преимущество ночи), и поверхность воды идеально гладкая, словно стекло, но только гораздо лучше. Какая-то жидкость, гуще и тяжелее воды.

Волну нужно увидеть. Тут, конечно, возникает небольшая проблема, но дальние гребни отчетливо вырисовываются миллионами дробящихся отражений луны, а черную стену близкой волны просто трудно проворонить. Сегодня накат идет слева, время от времени вздымающиеся гребни перегибаются вперед, падают, и тогда слышен резкий, отчетливый плеск, словно хлопают огромные ладони.

Таши притапливает доску, энергично гребет, чтобы уравнять свою скорость со скоростью готовой перехлестнуться волны, и встает – одним текучим, почти инстинктивным движением. Теперь усилий никаких не надо, волна несет его сама, остается только балансировать, удерживаться чуть впереди гребня. Этот полет преисполняет Таши чем-то вроде религиозного экстаза: раз все окружающее – только сплетение разнообразных волновых движений, то, оседлав эту конкретную волну, он словно включается в общий ритм мироздания. Его несут вперед те же гравитационные эффекты, которые определяют движение светил. Гудение камертона, по которому щелкнул палец Бога.

Перекат волны, не замеченный Таши, сшибает его с ног, несколько секунд нереального, похожего на обрывок сна, барахтанья во мраке холодной подводной нуль-гравитации, а теперь вверх, к матовой, беспокойно колышущейся поверхности, где расстаются с жизнью миллионы пузырьков, еле слышно шипя и наполняя воздух мельчайшей водяной пылью. Дернуть за поводок, поймать доску, лечь на нее, дальше – грести изо всех сил, надо успеть подняться по склону следующей волны раньше, чем ее гребень переплеснется вперед. Кое-как получилось, но этой волны хватает ненадолго, так что снова в открытое море, к той, заранее присмотренной точке. Попробуем следующую.

Похоже на па-де-де, причем партнерша Таши, Мать Стихия, ведет себя как расшалившаяся девчонка. Таши быстро улавливает ритм, воспринимает промежуток между волнами скорее всем телом, чем глазами, иногда он отправляется в очередной полет на волне, так ни разу на нее и не взглянув. Интересно, а доступен ли серфинг слепым? Скорее всего – да.

Волны, конечно же, бывают самые различные, в этом их сходство со снежинками, среди которых не встретишь двух одинаковых. В темноте от них можно ожидать любого сюрприза – Таша сшибают с ног то неожиданный переплеск гребня волны, то яма, то рябь на поверхности, но ведь от этого только интереснее, есть с чем бороться. А самое приятное – в то самое время, когда он начал уже уставать от всех этих ежесекундных неожиданностей, звезды на востоке начали тускнеть, краешек неба, только что бывший угольно-черным, приобрел заметный синеватый отлив. Вода быстро впитала в себя цвет неба, и вскоре Таш уже скользил по синему бархату того же самого оттенка, что небо на апельсиновых этикетках Джима, – чистого, богатого, сверкающего, синего-синего. Да-а. И теперь гораздо лучше видна поверхность волн; она настолько похожа на стекло, что, глядя на очередную, готовую накрыть его волну, Таш решает, что надо бы постричься – из глубины ему ухмыляется лохматый парень, этакий японский Нептун. Как знать, может, это и вправду был Нептун.

Самое лучшее время суток. Раз за разом повторяющееся чудо, не теряющее от этих повторений и капли своей чудесности: удивительная способность океана сопротивляться человеку. Здесь же одно из наиболее густонаселенных мест мира, и вот всего-то и надо, что отплыть на сотню ярдов от берега, и ты в пустыне, а город – всего лишь своеобразный, но не очень интересный задник декорации. Заповедник, и он, Таши – то самое существо, для которого устроен этот заповедник, которое в этом заповеднике сберегают.

К тому же сейчас отлив, и гребни волн все чаще переплескивают далеко вперед, все чаще и чаще образуются маленькие четырехфутовые «трубы». Они существуют недолго, какие-то секунды, но и этого достаточно, чтобы забраться внутрь и лететь внутри синего вращающегося цилиндра, открытый конец которого увешан кружевной бахромой водопада. Потрясающее ощущение, словно попал в другое измерение. Да, ребята, «труба» – это вещь.

Увы, прекрасные минуты подобны этим самым пенным «трубам» – приходят и тут же исчезают без следа. Теперь, когда света достаточно, кататься может кто угодно, еще полчаса или около того – и в море не продохнуть от серферов.

Все бы и ничего, только почти все обладатели этих ярких гидрокостюмов – засранцы. Хамством своим эти мелкие пакостники (в среднем им лет по тринадцать) заткнут за пояс любого взрослого. Теснота около хороших начальных точек невыносимая. Чтобы выбраться из этого затруднения, юные серфнацисты стартуют целыми шайками одновременно. Если на одну и ту же волну претендуют две шайки, начинается война, дело доходит до мордобоя. По их мнению, именно в этом и состоит высший класс серфинга.

Таш словно не видит галдящую толпу, с ним эта публика особенно не задирается, ограничиваясь отдельными угрожающими выкриками. Серфнацисты считают его чем-то вроде помеси Брюса Ли с Джерри Лопесом, этаким корифеем боевого кунг-фу, с которым лучше не связываться. Однако сегодня один из наиболее агрессивных недомерков намеренно занимает позицию прямо перед носом Таша, орет: «Съябывай, дедуся!» – и пытается оттеснить его назад, в гребень. Таш делает вполне нормальный разворот и, к величайшему своему удивлению, сшибает мальчонку с волны.