– Давай, живо, собирайся и уходи! – Наташа высунулась из-под одеяла. – Бегом, бегом!..

А Валентина Петровна отправилась в ванную, включила воду и стала в сердцах ожесточенно стирать в тазике заранее замоченное белье.

Тайно и трусливо парень выскользнул за дверь.

А Наташа весь вечер плакала – теперь не над своей жизнью, которая была разбита беременностью, а над тем, что Валерка ушел от нее и больше никогда не возвратится.

– Вернется-вернется, – убеждала ее мама.

И она оказалась права. Следующим днем была суббота, и вечером вдруг, без звонка, заявился Валера Монин. В галстуке, с конфетами и цветами, пылающий алым с головы до ног. Он пришел просить руки Наташи. Слава богу, дома не было Петра Ильича.

Васнецова-старшая отослала дочку на кухню и выслушала позицию жениха наедине. Он готов жениться на Наташе. Прямо сейчас, немедленно. Не откладывая в долгий ящик. И даже не дожидаясь, когда они окончат школу.

А когда Валерик закончил свою благородную речь, Валентина Петровна иезуитски улыбнулась ему:

– Посуди сам, зачем ты нам нужен?

Она говорила потенциальному зятю ровно противоположное тому, что внушала дочери. Ей: «Все советские люди равны». Ему: «Мы вращаемся в разных сферах». И поди разбери, где она откровенна, а когда лукавит? Наверное, всего было понемножку в обоих случаях. Итак, она дала ему отповедь:

– Наташин папа – ответственный работник ЦК, советник самого Брежнева. Я доцент. У нас квартира, дача, машина, у мужа личный шофер. Прости, Валера, ты мальчик, я вижу, хороший, но почему, спрашивается, Наташа должна выходить за тебя? Только оттого, что ты затащил ее в койку? Уж как-нибудь мы с ней это переживем – если ты, конечно, ее не обрюхатил, тогда разговор пойдет другой. А сейчас – что ты можешь предложить нам, кроме своей неземной любви? Извини за откровенность, но зачем ты нам?

– Я хоккеист, – залепетал парень. – На следующий год буду выступать в команде мастеров.

– Хоккей – дело, конечно, хорошее. Но у нас в стране спорт – любительский. А чем ты будешь заниматься? Кем работать?

– В Институт физкультуры поступлю…

– И будешь потом работать в школе физруком? – саркастически осведомилась Валентина.

– Но команда мастеров! – снова воскликнул юноша. – Это же поездки, и за границу тоже! А я на хорошем счету. Может, меня в сборную Союза возьмут!

– Н-да, хорошая перспективка… Рагулин – Фирсов – Ромишевский… Ладно, не буду я свою дочку неволить. Удастся тебе уговорить Нату – я против ее решения не пойду. Даже несмотря на то, что вы молоды очень.

Когда он ушел, мама сказала девочке:

– Пусть теперь за тобой побегает. Но ты носом крути недолго, чтоб он бегать не устал. Мужчины – особи ленивые.

…Свадьбу сыграли в ресторане «Прага» сразу после выпускного, двадцать седьмого июня тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Банкет был скромный. Родственники со стороны жениха – отец, мама, тетка, двоюродные сестры – изо всех сил старались соответствовать, пошили новые костюмы и платья, но все равно провинция перла изо всех щелей. Со стороны невесты тоже, впрочем, общество особенно не блистало. После краха операции «Моряк» Петра Ильича Васнецова вынудили уйти, и он переживал тяжелые времена в почетной ссылке, заместителем главного редактора журнала «Молодой коммунар». Поэтому присутствовал только один фронтовой друг Петра Ильича – а практически все более поздние приятели от семьи отвернулись. Родственники же Васнецовых из городов Липецк и Елец своей провинциальностью недалеко ушли от семьи Мониных.

А в ноябре у молодых родилась дочка. Назвали ее Юлией, и Наталье ничего не стоило убедить неопытного Валеру (который в ней души не чаял), что девочка появилась на свет раньше срока – семимесячной.

Прошло тринадцать лет

Москва. Август 1981 года

«Великолепная пятерка» явилась к своему лидеру при параде. Точнее, они без него были великолепной четверкой – и образовывали пресловутую ледовую дружину лишь вместе с ним, Валерием Мониным. В тот год популярность хоккеистов ЦСКА и сборной Советского Союза затмевала даже… Впрочем, их и сравнить было не с кем. Алла Пугачева еще не стала суперзвездой, лишь недавно фильм про женщину, которая поет, вышел. Шум шестидесятых вокруг поэтов – ах, Вознесенский! ах, Рождественский и Евтушенко! – уже погас. Звучал Высоцкий, но уже посмертно. А во всех телевизорах царили они, тройка нападения Монин – Серов – Парамонов и защитники Сидоров и Кузьмак. А еще, конечно, публика любила Ирочку Роднину.

Однако сколь ни будь ты популярным, порядок есть порядок, и нарушать его благодаря славе или деньгам получалось не всегда. Вот и они, великолепная четверка, сильно скучавшая по своему лидеру, центру нападения Валерке Монину, явилась навестить его в госпиталь имени Бурденко в неурочный, закрытый для посещения час. И никакие мольбы, апелляции к их славе, предложения дать рубль или автограф, или даже три рубля и четыре автографа не смогли поколебать ни снежную королеву в бюро пропусков, ни стойкого оловянного солдатика на вахте.

Что оставалось делать? Не зря же они приехали на белой «Волге» защитника Сидорова, вырвались, можно сказать, чудом со своей базы, нарушая спортивный режим! Хоккеисты подошли к решетке, ограждавшей территорию госпиталя. Защитник Сидоров – второй в сборной после Монина озорник и фулюган, косая сажень с пудовыми кулачищами, столкновения с которым боялись даже хваленые канадские профессионалы, – оглянулся по сторонам. Друзья заслонили его от нескромных взглядов прохожих могучими телами. Сидоров взялся за железные прутья толщиной с его же нетонкий палец. Крякнул и раздвинул пару железяк. Поднатужился немножко и расширил проем. Остальным парням не привыкать было ужом просачиваться, словно меж Сциллой и Харибдой, мимо пары грозных канадских или чешских защитников. Один за другим они проскочили на территорию госпиталя. А когда пролезли все (Сидоров расширил дырищу до своих габаритов), бросились бежать по направлению к корпусу, где помещалось травматологическое отделение – а стартовой скорости, что на коньках, что без оных, самым тренированным парням в Союзе было не занимать.

Потом они гуляли с Валеркой по госпитальному парку. Монин еще прихрамывал и опирался на палочку, однако настрой у него был боевой. Много хохмили и смеялись. Затем сели на лавочку и слегка нарушили спортивный режим – что такое пара бутылок пива, «гэдээровского» дефицитного «Радебергера», для пятерых молодых здоровых мужиков! А потом Валера вдруг сказал:

– Знаете, что, товарищи? Хочу, чтобы вы об этом первыми узнали, и от меня, а не от тренера или какой-нибудь сявки в клубе… Я собираюсь уехать.

И он таким тоном произнес это слово «уехать», что товарищи почему-то однозначно поняли, что Валерий имел в виду, и только добрейший и слегка туповатый Сидоров переспросил:

– В каком смысле?