— Слушай, нам нужно остыть. Мы многое сейчас наговорили друг другу…

— Ты! — Тыкает пальцем в меня и делает шаги в мою сторону. — Ты наговорил мне кучу всего ужасного, и хочешь выйти сухим из воды. Никогда! Я так просто это не оставлю.

Шипение и, правда, напоминает змею. Женя с перекошенным от злости лицом разворачивается, отчего хвост вместе с ней подпрыгивает, и грузновато выбегает из кухни. Я плюхаюсь на рядом стоящий стул, зарываюсь пальцами в своих отросших волосах и тяну их, дабы заменить душевное стенание на физическую боль. Ничего не выходит. Боль — та единица, с которой мы постоянно сталкиваемся. И нам же ее причиняют родные люди.

— Пап? — зовет дочка.

Выпрямляюсь и тут же глаза натыкаются на худощавое тельце моей дочери, облачённое в пижаму с единорогами. Она переминается с ноги на ногу, в полутемноте коридора кажется совсем растерянным, запуганным ребенком, задаваясь одним вопросом — что теперь?

— Ты маму больше не любишь?

Сглатываю. Знал, настанет этот момент, требующий искренности по отношению к собственной дочери.

— Иди ко мне. — Варя послушно походит и заглядывает преданно в глаза. — Самое большое несчастье не в том, что тебя не любят, а в том, что не любишь сам10. А я разве несчастлив, Варька?

Натужено приподнимаю уголки губ, тяну к ней руки и предлагаю сесть на мои колени. Варя охотно льнет ко мне.

— Теперь я не знаю.

— Это всего лишь ссора, касатик. Все будет хорошо. Мы самые счастливые люди на земле.

Сердце жалобно ноет. Рот наполняется наждачной бумагой, так и норовя до крови вытянуть истину. Не сейчас. Она слишком мала, чтобы познакомиться с законами судьбы.

Дверь домашнего кабинета распахивается, и в него вваливается белобрысый накаченный пугай, за которым привыкли бегать — что уж там, объездить его решили по полной — все московские девчонки. Как и прежде бицепсы на руках обтягивает белая футболка, джинсы скрепляются ремнем, дабы подчеркнуть худую талию качка, волосы вылизаны на пробор, и только на лице гуляет плутоватая усмешка.

Собственной персоной Галкин.

Поднимаю руку, вглядываюсь на стрелки часов и качаю головой.

— Быстро справился.

У друга оказался выходной, он решил до обеда повеселиться с нами, а там…уйти в разгул, наплевав на ориентиры, которые сдерживают пыл говнюка в пределах работы. Пятница. Уходи на долго, но не забудь вернуться, проще сказать. Меня еще поражает, как его не выгнали со съемной квартиры, ведь все деньги Никита спускает на клубы и выпивку. Его нельзя ставить в пример для моей девочки, которую уложил за десять минут до его прихода спать, но я все равно закрываю глаза на их проделки, шутки, мерзкие игры, где все умирают…

Как нормальному отцу мне следовало запретить им общаться… Черт! А кто сказала, что я нормальный?

— Даже девушки удивляются, какая у меня сноровка, — бренчит, усаживается напротив меня и закидывает ноги на стол. Затем откидывается на спинку стула, руками хватаясь за голову. — Теперь позволю себе немного отдыха.

— Ноги со стола убрал! — рычу на него и обратно утыкаюсь в планшет. Только что прислали образцы новых моделей автомобилей в связи с подписанием контракта, хочется поработать над схемами, улучшить некоторые параметры, чтобы прогон был качественнее.

Ник слушается и выпрямляется. Но руки у оболтуса чешутся сильно, раз все время предпочитает с какой-нибудь вещью поиграть, например, жертвой становится карандаш.

— Лучше бы прибрался у меня дома, — с ехидством предлагаю, поднимаю глаза, наталкиваясь на озадаченный взгляд друга, мол, у меня кукуха поехала что ли. Ха! Она уже поехала.

Выключаю планшет, тяжко вздыхаю и запускаю руку в волосы, дергая за корни. Внутри разворачивается целое сражение, деля границы на «плюнуть на все и поехать к ней» и «бесит эта ледяная сталь». Ей богу. Я прождал ее вчера около часа, но она так не появилась. Звонил, отправлял СМС, закидывал самыми нецензурными шутками, лишь бы получить долю немыслимой желчи, которая бы передавалась в буквах. Она, мать вашу, не отвечала, только точно видела. В душу тем временем словно насыпали много опилок, чтобы я мог с легкостью задохнуться от бесстыдного, жгучего желания. Попеременно с этим злость, удивление, провокационное осознание, что с Катей еще бороться и бороться.

Я помешался на ней. За такое короткое время.

На борту не изменившаяся ситуация по поводу ссоры с женой, а я уже давно переключился на другое. Что естественно приводит меня в хорошее положение духа.

Что со мной происходит?

Голос, образ, запах… Они в моей голове. Я даже сны вижу только с ее участием, отчего посреди ночи приходиться вставать со стояком и шлепать в ванную. Это не прикольно, друзья! У меня колоссальные проблемы.

— Обреченность тебе не к лицу, друг мой, — замечает Ник, вертя в руках карандаш. — Кто виновница этих перемен?

— Воспитательница моей дочери, — не сопротивляюсь, говорю все, как есть. Чем больше от него скрываю, тем сильнее он начинает ковырять в моем белье. В прямом смысле слова.

— Ахринеть! Ты че реально закадрил воспитательницу? Чувак, мои поздравления!

— Дурак? Это не отлично! А полная задница. Помнишь, рассказывал про ту истеричку, которая на меня наехала?

Активно кивает, и потом его глаза загораются прояснением.

— Встреча века! У вас уже было?! Как прошло? Воспитательницы все такие горячие, как про них говорят?

— Ты бы интересовался так своим будущем, а то останешься у разбитого корыта, — огрызаюсь и откатываюсь от своего рабочего места, кривясь в лице от мысли, что о Краснове другие мужики сочиняют такие же непристойности, как я. На заметку, мне позволено. — У нас ничего не было, потому что бегает от меня, как пугливый зайчонок. Все время твердит о верности своему мужу…

— Лазарев, ты меня удивляешь! Ты хочешь трахнуть замужнюю девушку? У тебя что, извилины в мозгах повернулись раком?

Ник кое-как сдерживает смешок, но его все равно прорывает, глядя на меня, как на умалишенного.

— Дожили. Взрослый мужик хочет ролевых игр! Тебе не хватило этого сюрприза, который спит за двумя стенками? — понижает тон и тычет рукой за себя. — Хочешь приплюсовать сюда драки и крики? Или как привыкли обозначать девушки — страстей. Знал бы, взял попкорн. Первый ряд — как-никак для VIP-персон. Детальнее увижу такой эпичный позор собственного друга.

— Смейся, умник! Сам-то влип передрягу похуже моей.

Улыбка сползает с его лица, и он опускает задумчиво глаза. Мне и самому приходиться тошно от случившейся истории, где Галкин участвовал главным подозреваемым в деле. Не думай, что раз ты чуть не оказался за решеткой, то это можно как-то