Словно повинуясь его мысли, лампочка громко хлопнула и столь неприемлемый для одной и столь желанный для другого мрак полностью захватил все пространство.

Кири пронзил ледяной кошмар. Она замерла в панике и не была способна даже вздохнуть, казалось, еще немного, и она просто задохнется, ибо, похоже, она просто позабыла, как это делать.

Антон наслаждался с минуту. Наслаждался этой чернотой, тишиной, иллюзией одиночества. Снова прежняя жизнь показалась ему во всей красе ее бесполезного, но такого приятного существования. Его кожа впитывала в себя всю суть мироздания, разум, пусть и болезненно, но очищался — это было то, к чему он стремился тогда, летя из Оренбурга обратно в свою берлогу, то единственное, что подпитывало его. Давало силы продолжать…

Затихшая рядом обуза, свалившаяся на него так внезапно, все не шевелилась. Еще чуть-чуть, и, возможно, она просто исчезнет, и все вернется на свои места.

Отчего-то на ум пришло…

«Я защищу тебя! Я уничтожу его, если понадобится, обещаю!» Ее слова.

«Они сказали, ты не боишься их…» Ее демоны.

Проклятье!

Тоша резко вскочил и отнюдь не нежно притянул Кири к себе, обнимая одной рукой. Такая маленькая и хрупкая, она вся поместилась у него под мышкой. Будто малыш-птенчик, укрытый родительским крылом.

— Они не придут! — шепнул Антон в темноту. — Пока я рядом, не придут. Ты веришь мне?

Девушка не ответила и даже не шевельнулась. Но отчего-то Домов услышал ее ответ в этой непроглядной тишине ночи, и даже, — не почудилось ведь ему, в самом деле, — почувствовал, как холод уходит из ее тела…

Маленькая стрелка на часах замерла на цифре четыре, минутная не спеша приближалась к шестерке. В комнате было мрачно, за окном властвовало ненастье. Мокрое царство охладило все. Следы дождя были даже на предбалконной занавеске. Шумная суть ливня проливалась на оживающие под ее напором улицы. Редкие прохожие хлюпали по лужам. Деревья блестели зеленью.

Кошмар отступил, и Тоша открыл глаза. Немного поглядев в одну точку, он приподнялся. На щеке остался четкий след от подушки. Смятая простыня, служившая летним одеялом, была, как обычно, влажна — привычное следствие нереальных сновидений. По выработанной привычке — никаких маек на ночь, слишком много мороки. На голой коже еще остались следы, прочерченные выступившим потом.

Кири сидела на подоконнике и глядела на улицу, иногда стряхивая капли, все же долетавшие с открытого балкона. Похоже, она никогда до этого не видела дождя, и он нравился ей. Погасшая вчера лампа все еще была около нее. Шкатулка тоже лежала рядом.

Домов почесал в затылке, проведя по мокрым еще волосам. Когда же он заснул?

— Хочешь есть?

— Пирожки? — отозвалась Кири, обернувшись.

— Уж точно не борщ, — пошутил Тоша.

Он встал и пошел на кухню. Пирожки, разумеется, на ней сами не образовались, а вчера они «заточили» их подчистую. Зато он купил яйца. Яичница в его исполнении, конечно, не лучше, чем выпечка, но лучше, чем ничего.

На сковородке потрескивало масло. Рядом закипал чайник. С улицы тянуло свежестью и пряным запахом цветущей под окном черемухи. В ногах вилась кошка, желающая получить что-нибудь поприличнее, чем кусок колбасы. Антон ни о чем не думал…

Зазвонил телефон. Кири прибежала, взволнованная. Она явно не знала, что происходит и что делать, когда противный звук прорезает пространство.

Тоша не ожидал от звонка ничего хорошего. Ничего хорошего он и получил…

Лениво направившись в комнату, он натянул на себя рубашку. Затем вернулся на кухню, быстро брякнул на тарелку свое кулинарное творчество — один из желтков все-таки растекся! — и сунул ее в руки все еще растерянной девушки.

— Я ненадолго, Кири. Посиди тут. И… — он обернулся, отчего-то осознавая, что должен это добавить: — Ешь, пока не остыло.

Та ответила полуулыбкой.

— Ты за пирожками? — спросила она.

— Да, — кивнул Домов. — Конечно…

Вернувшись, он увидел свою временную сожительницу ровно там, где оставил. Она сидела в прихожей прямо на полу, согнув в коленях свои худые ноги. Рядом были вечная лампа и шкатулка. Пустая тарелка из-под яичницы тоже примостилась неподалеку.

— Ты что, так отсюда и не отходила? — поинтересовался Тоша.

Та кивнула. Антон покачал головой. Странная все же…

Он схватил тарелку с пола и направился на кухню. Там положил на стол мешок с пирожками, которые купил по дороге обратно, и поставил чайник. Кири последовала за ним и устроилась на табуретке, не спуская глаз с объекта, источающего приятный смешанный аромат корицы, имбиря и яблок.

— Можешь взять, — сказал Домов, не оборачиваясь, та тут же зашуршала пакетом.

Антон разлил чай и сел рядом. Он взял пирожок с яйцом и уставился на стену, через которую как будто глядел куда-то за пределы квартиры.

Еле слышно тикали часы. Кошка вылизывалась рядом с косяком. Лишь иногда шорох пакета да звук скребущей ложки в чашке раздавались в их молчаливом пространстве.

Антон вспоминал произошедшее несколько часов назад.

Разумеется, еще не поднимая трубку, он знал, что звонившим окажется Наталья Осиповна. Разумеется, знал, что она вызовет его в офис. И, разумеется, знал, что она будет недовольна. Единственное, чего он не знал, — что последует за его посещением босса…

— Вы всегда были субъектом, доставляющим множество неприятностей, Антон Владимирович, — начальница продолжала раскладывать бумаги на столе — ничего непривычного, — не поднимая своей крашеной головы. — Но на сей раз вы отличились! Зачем вам потребовалось вытворять подобное?

— Сам не знаю, — признался Домов. — Надоело просто ждать…

— Странно, — Наталья Осиповна наконец устремила на него свои прикрытые крупными очками глаза. — Мне казалось, что это как раз единственное, что у вас получается хорошо.

— Мне тоже. Но, видимо, все меняется.

— Ничего не меняется, Антон Владимирович. Все это иллюзия. Тем более в отношении вас.

— Возможно, — не стал спорить он.

Кабинет не изменился с его последнего посещения. Все тот же бардак из бумаг, бесконечные папки, старый телевизор, работающий без звука на канале новостей, уйма цветов — страсть босса.

— Что вы намерены делать, Антон Владимирович, теперь, когда знаете?

— Вам будет нетрудно догадаться.

— Что ж… — Наталья Осиповна поправила на носу очки. — Вам, в свою очередь, будет нетрудно догадаться, что мы не можем этого позволить.

— Ваше предупреждение вряд ли меня остановит.