между естественными и духовными науками только та, что в естественных будет обязательно остановка в углублении в интимность, в гуманитарных она обычно бывает, но не обязательно, без нее можно там и обойтись. Там допускается вольность не остановить себя приказом на полдороге – или чужим требованием, не своим – будь то императив объективности, тем более объектности.

Гейзенберг в своей автобиографии описывает момент, когда ему приоткрылась красота природы, но его усилие было направлено на конструирование математического формализма для ее описания, не на прослеживание ее там и так, как она открылась, т. е. остановка, ученый был ограничен своим методом. Заглядывание в загадочную красоту природы, но надо остаться при формуле. Гейзенберг видит поэтому, что возможна другая эпоха нового отхода от физико-математики, полного прекращения этих занятий и возвращение к состоянию Средних веков, когда такая же интуиция тайны в основании вещей вызывала работу духа совсем другую, чем квантово-механические исследования. Фома Аквинский в первой трети XX века был бы скорее всего физиком-теоретиком и уж во всяком случае не богословом, а философом. В XVII веке он был бы, возможно, астрологом, т. е. астрономом, эти понятия были тождественны. Раз уж мы заговорили о традиции, то в свете вечности философии и постоянной смены моды на науки Толстой в традиции, Дильтей, при его вульгарном понимании, нет. При внимании, скажу я забегая вперед, дильтеевское различение было косноязычным способом вобрать науки о природе в одну общую науку, в которой восстановлены права философии; возвратить их в философию. Но это я далеко забегаю вперед и одновременно вбок, потому что заниматься с такой подробностью Дильтеем в этом курсе не придется.

Связь в традиции философии понимается как влечение, притяжение. У Николая Кузанского то и то же самое, исходное и его равенство себе, соединены между собой связью, и эти первоначала имеют богословскую проекцию в Боге-отце, Боге-сыне и Боге-духе. Традиция продолжает жить у Дильтея. «Лежащая в основе наук о духе связь» – это собирающая сила влечения к достоинству своего. Она и есть жизнь жизни. Та же интуиция у Толстого.

Наука о природе, ей нечем действовать как жизнью. Ограничивая связь, лежащую в основе жизни, наука о природе привязывает ее к определенному извне (заданному) предмету. Наука о духе вглядывается в саму эту связь, опять же ею самой, этой связью. Разница между забывшим о том, откуда движение, принявшим это движение жизни за данность – и тем, что осталось в удивлении перед спонтанностью жизни, ее авто-матом, самодвижностью. Разница, что Naturwissenschaften имеют отчетливый предмет, а Geisteswissenschaften имеют предметом неопределенный дух, несущественна. В конце концов предмет и там и здесь. Но настоящая разница – это поразительное, собственно для нас, кто увяз в философии, непостижимое, невероятное беспечное принятие людьми науки, так называемыми, движения духа, своего и в искусстве, поэзии, истории, за данность. И обычно эти интеллектуалы такие чуткие к музыке, поэзии, не понимают жизни без этой стороны, они среда, иногда главная, ценителей; когда они сильны, они поддерживают искусство, едва ли у кого в наше время можно дождаться более тонких суждений – но удушает, я не боюсь этого слова, паразитарное отношение к духу. Дух есть, это прекрасно, он проявляется, что еще надо. Мне представляется здесь такая картинка: ученый-естественник гуляет по парку с фонтанами, он, пожалуй, слушает музыку или читает стихи; допустим, он не специалист по гидравлике и эта дисциплина его не интересует; спросите его, как он думает, эти фонтаны механические, с напором воды, или ключи; он скажет, какая разница от этого для красоты парка.

К различению Geisteswissenschaften и Naturwissenschaften можно было бы подойти и с такой стороны: оно – типа разницы между двумя тонами или двумя цветами? Два тона мы можем слышать одновременно одним слухом, два цвета разных (не их смесь) видеть одновременно одним зрением в одном и том же месте – никогда.

Разберем теперь (в смысле: «дайте мне разобрать, какая это буква на старом камне написана») спорный термин, по-русски переживание, Erlebnis. Его правильно делают что ругают, когда он значит минутное состояние, эстетика, эмоция. У Дильтея имеется в виду включенность жизни в саму себя, ее отмеченный и потому замеченный интенсивный момент, когда она начинает светить и становится свiтом, миром. Высвечивая сама себя, жизнь становится миром. Момент отмеченный чем? Самой жизнью. Erlebnis жизнь в ее подъеме. Erlebnis это всегда переживание (превосхождение жизни ею самой) связи. Как связь, Erlebnis середина жизни. Она тут обращает внимание на свой глаз.

Раньше всякого естественнонаучного познания эта вспышка жизни как связи. Увлечение обещает, закрепляет, обеспечивает собой. Оно гарантия.

Вопрос: есть ли другие переживания кроме связи? Сначала она, в ней и от нее всё. Тогда переживание – бытие? Да: бытие как захватывающая захваченность своим, умеющая продолжать, сохранять то, что увлекает, в конечном счете весь мир.

Если различение наук не по типу дополнительных тонов, а по типу двух красок, оно ограничит Geisteswissenschaften задачей быть другими чем, и т. д. Тону не мешает обертон, делает богаче. Соседствующие две краски заразят взаимно. Заражение методами наук, признанных каждая в своем праве, неизбежно и случается на каждом шагу так, что нет естественной науки, не зараженной гуманитарщиной, и нет гуманитарной науки, не зараженной претензией на математику, хотя бы в виде «во-первых, во-вторых». Сюда же относится несчастное требование (29) «системы». Это неизбежное взаимное загрязнение наук создано их различением.

Если бы свое, одно способное хранить связь, было системой. Оно устроено иначе, это одинаково хорошо понимали Дильтей и Толстой. Но соблазнила система только Дильтея.

Великий замысел, опереться в науке на (28) жизнь как исходную данность связи в переживании – и одновременно разгадать (29) тайну! Для такой задачи Дильтею кажется (справедливо) мало (29) интуиции, но дано ли что больше? От научной методологии еще будет страдать Гуссерль, пока его не осадит-озадачит Хайдеггер, показавший переменой тона философствования тупик научной философии. – У Толстого тон с самого начала не академический системный.

Связь – «исходящий изнутри синтез», т. е. целое. Весь душевный склад участвует в переживании. Почему сказано «исходящий изнутри», нельзя ли было без этого ограничения. Без него трудно, потому что рассыпанное множество вещей беспокоит. Не требуется большая острота интуиции, чтобы видеть, что беспокойство будет предлагать упорядочения, но в целое россыпь не превратит. В косноязычной терминологии Дильтея: в переживании дана связь, а чувства дают только пестроту. Целое – это настроение, причем другого цвета, чем беспокойство. Настроение приходит изнутри, даже когда оно создано лесом, полем, закатом, это свой интимный лес, родное поле, закат моей жизни. Неувязка тут