их доспеха светится в лунном свете, а в глазах застыла вечная зелень Священных деревьев, аше-альдэ, чьи семена Первородные когда-то привезли на эту землю, и земля приняла их.

Здесь не было ни смерти, ни старости, ни болезней, только холодная белизна мрамора, и рокот волн, и разноцветие красок на фресках, и прекрасные лица женщин из рода эльдар, застывшие в мраморе и на фресках, и песни о сияющем прошлом – арфы и флейты, звонкие голоса певчих, их странный язык, на котором не нужно говорить, чтобы понимать, о чем эти песни.

Люди, которых пускали сюда, потом вспоминали о светлых ухоженных улицах, о теплом ветре, о ласковом солнце, о запахе вина и специй, о богатых нарядах горожан и о вечности, застывшей там, где под высоким куполом из разноцветного стекла раскинулись ветви с изумрудными листьями.

Но людей сюда пускают нечасто, и видят они лишь фасад.

Чтобы попасть в глубину, нужен проводник. Кто-то, чья рука откроет для тебя закрытые двери, чье имя станет ключом, а слово – защитой от чар и очарования.

Мари шла впереди, опережая их на несколько шагов, и даже не представляла, насколько ей повезло с проводником, и какие двери открывало имя Айвеллин Росиньоль. Их общая гостья была сейчас похожа на потерявшегося ребенка, она обнимала себя руками, словно ей было зябко, и иногда застывала на месте, запрокинув голову, чтобы получше рассмотреть что-нибудь. Фреску, витраж или зеркало. При этом рот ее приоткрывался от изумления, а на лице появлялось то странное выражение, которое бывает у слишком чувствительных людей, готовых плакать по малейшему поводу, хорошему или нет.

Кажется, ей все нравилось. И чары, которыми Лин опутала ее голову, были тут ни при чем.

Когда они прошли мимо двух стражников, высоких нелюдей, хмурых, как зимнее море за окнами Дворца Дома Мериль, Мари испуганно застыла, спрятала руки за спиной, сцепив пальцы, и бросила за спину беспомощный взгляд.

Лин улыбнулась ей – куда более ласково, чем мог бы улыбнуться Кондор, – и махнула рукой вперед, мол, иди, милая, не бойся.

Только, ради всех святых покровителей, ради небес и звезд, не трогай руками ничего, что может разбиться от твоего прикосновения.

– Дедушка Нелле будет смеяться, когда узнает об этом, – сказала Лин себе под нос так, чтобы слышал только Кондор, но никак не гостья, снова застывшая, чтобы изучить еще одну фреску.

Ту, где из-за нарисованных деревьев на нее смотрели огромные глаза существ, прячущихся в переплетении ветвей и теней.

– Главное, чтобы не злился на нас.

– В его владения еще не приводили человеческих школьниц из хороших семей. – Лин сощурилась, как недовольная кошка. – Или кого-то, кто прикидывается школьницей. Значит, я должна вернуться в замок?

Кондор кивнул.

– Я заберу тебя в любой день, когда ты скажешь, – ответил он.

Лин задумалась, прикусив нижнюю губу и глядя вперед, словно пыталась просчитать что-то в голове.

– Еще три дня я здесь, – сказала она. – Мучаю арфу и лютню, пою для своих кузин и раздражаю взгляды родни своим несовершенством. Потом я буду у матери, так что ищи меня там.

Кондор недовольно нахмурился.

– Я предпочел бы забрать тебя отсюда, – проворчал он. – И раньше.

Лин покачала пальцем в воздухе.

– Никак ты не выучишь, глупый волшебник, что не все в этом мире подчиняется твоей воле, – с улыбкой сказала она. – У меня есть некоторые обязательства перед этой страной, и даже король твоей страны не может заставить меня эти обязательства нарушить. Через четыре дня в Лоссэ, – это прозвучало так, что Кондор не решился спорить и только развел руками.

И заметил, как Мари, застывшая впереди, рядом с закрытыми дверьми, в которые упирался коридор, покраснела и смущенно отвела взгляд. Волей или неволей она услышала их разговор и, кажется, решила истолковать его по-своему. Для того чтобы это понять, не нужно было даже слышать ее мысли: все, о чем маленькая леди думала, тут же отражалось у нее на лице. Сию секунду и очень ярко.

– Если бы нам было что скрывать, – сказал Кондор, как ему казалось, строго. – Мы бы нашли способ обсудить дела без тебя, милая.

– Я… не…

– Я вижу, – ответил он, чуть наклонив голову вперед. – Что ты не.

И тут же пожалел и о словах, и о своем тоне, потому что смущение и испуг на лице Мари сменились тем самым выражением, с которым она впервые появилась у него в кабинете. С канделябром в руках.

Лин шикнула на него и мягко дотронулась до плеча, заставляя отступить и дать ей самой разобраться с этим всем. В том, чтобы успокаивать детей и взбалмошных девиц, она действительно преуспевала куда лучше, чем Кондор.

Иногда она преуспевала в том, чтобы успокаивать самого Кондора.

Какой ценой ей дались все эти таланты, лучше было не думать.

***

Дерево росло внутри дворца, под куполом из цветного стекла. Оно было старым, очень старым, раскидистым, с сероватой корой и мясистыми листьями, изумрудно-зелеными с одной стороны и серебристо-серыми на изнанке. Корни дерева уходили в земляной пол, бугрились под ним, ползли в разные стороны, а крона едва не достигала потолка.

Мы стояли на крошечном балкончике наверху, похожем на место то ли для прислуги, то ли для тайных наблюдений, и отсюда, если бы я протянула руку, я бы могла погладить один из листьев.

Если бы я могла протянуть руку, потому что никому из людей не позволялось касаться аше-альдэ.

Даже находиться здесь, рядом с ним, мне было бы нельзя, если бы не Лин.

Ее имя оказалось ключом, который открывал выходы к чудесам. Не парадные, конечно, но даже узкая лестница, ведущая на балкончик, с которого я видела зелено-серебристые тени листвы, казалась мне чем-то невероятным.

Воздух здесь пах влагой и землей, мхом, зеленью и чем-то особенным, сладким и теплым, отчего становилось тепло и спокойно внутри. В глубине переплетающихся ветвей копошились мелкие птицы, которых я не могла разглядеть – я видела только их тени и то, как вдруг начинала качаться ветка или лист, слышала отзвуки птичьих голосов и быстрое хлопанье крыльев.

Внизу, где-то под нами, если заглянуть за изящную каменную балюстраду, на черной земле между симметричными лучами дорожек змеились узоры цветных камешков – круги, спирали, что-то неуловимо знакомое и совершенно чужое.

Там, внизу, стояли эльдар – молчаливые стражники с белыми, как молоко, волосами. Они если и знали о нас, наблюдающих сверху, то не подавали виду. Я бы вообще приняла их за искусные статуи, если бы пару минут назад в круглый