В промежутке между звонком Питеру и обедом я ухитрилась еще и поработать, чтобы как–то уравновесить свой день. Я читала письма и проверяла электронную почту, в буквальном смысле не поднимая головы, чтобы не встречаться взглядом с Ивонн, которая мельтешила по офису, делая вид, будто ничего не изменилось. Вообще–то в большей или меньшей степени так же вели себя все остальные, пожалуй, за исключением Гретхен, которая не скрывала и даже выставляла напоказ свою печаль. Интересно, а не была ли она влюблена в Тедди? Тогда понятно, почему она продержалась с ним дольше всех других помощников.

Стыдно было сидеть в офисе и думать об Ивонн, как об убийце. Как будто таким образом я злоупотребляла ее гостеприимством. Правда, если бы она знала о моих подозрениях, то наверняка, не моргнув глазом, вышвырнула бы меня с работы. Оставаться ли мне в журнале после того, как ее арестуют, или увольняться?

Моя кузина Кэролайн рассталась со своим парнем после того, как они вместе попали в автомобильную катастрофу. И не потому, что считала его виноватым, а потому, что каждый раз, глядя на него, слышала визг тормозов и скрежет металла. Наверно, в этом есть что–то фрейдистское, но нужно знать Кэролайн, чтобы правильно оценить ситуацию. Тем не менее. Если человек ассоциируется с чем–то неприятным, это может разрушить отношения.

А моя подруга Даниэль, наоборот, как она поняла впоследствии, оставалась со своим приятелем примерно на год дольше, чем следовало – потому что выходила этого парня после язвы и чувствовала за него ответственность. Кроме того, ее удерживало опасение, что разрыв спровоцирует возвращение болезни, поэтому ей понадобилось так много времени, чтобы преодолеть чувство вины. Разумеется, язва не вернулась, парень начал встречаться со своим врачом–диетологом, а самой Даниэль с тех пор так ни с кем и не удалось завести серьезных отношений.

К чему я? Да к тому, стоит ли ставить телегу впереди лошади. Зачем переживать о том, что я буду делать после того, как Ивонн арестуют, если я отнюдь не уверена, что ее вообще арестуют? Затем, что тогда можно не думать о том, как сделать, чтобы ее арестовали. У меня просто талант нервничать заранее из–за каких–то вещей, которые могут произойти в неопределенном будущем, вместо того, чтобы заниматься решением насущных проблем. А если так уж приспичило о чем–то поволноваться, что у меня уже вошло в привычку, то лучше, к примеру, думать о том, какие имена дать своим будущим детям, чем о том, может ли сидящий напротив мужчина стать их отцом.

Хотя в данном случае об этом не могло быть и речи. В какой–то момент, сидя в такси на пути в Ист–Вилледж, я осознала, что уже решила порвать с Питером. Когда мы начинали встречаться, я ждала наших свиданий с восторгом и предвкушением. Теперь мысли о нем не вызывали ничего, кроме досады. Я твердила себе, что это никак не связано с моим правом собственности на статью. Но даже если и так, это уже о многом говорит, верно? Если бы я была по–настоящему увлечена, я бы захотела с ним поделиться, не так ли? Или по крайней мере я бы доверяла ему настолько, чтобы рассказать о своих планах и попросить не перебегать мне дорогу.

Меня окатило холодом. Вот оно. Я не доверяю Питеру. Как же меня угораздило связаться с человеком, которому я не могу доверять? Он с самого начала не пользовался моим доверием или потерял его в какой–то момент? Может быть, наши отношения не были настолько глубокими, чтобы подобные вопросы вообще возникали? Оказывается, я никогда всерьез об этом не задумывалась. Что уже само по себе позволяло поставить точку.

Я не могла думать ни о чем, кроме этого, сидя за столом напротив Питера и изучая его, пока он изучал меню. «Русалка» – прелестный ресторан, нечто среднее между местечком, куда забегают по–соседски и тем, куда специально приезжают издалека. Стены увешаны картинами и сувенирами, связанными с мореплаванием, дарами моря и рыбной кулинарией. Здешнее освещение – свисающие с белых стен золотые светильники – очень шло Питеру, играя теплыми оттенками его кожи. Да, он хорош, ничего не скажешь. Богат, красив, неглуп, хорош в постели, любит животных – какая жалость, что всего этого недостаточно.

Почему–то я была уверена, что не разобью сердце Питера, когда порву с ним. Правда, меня выводила из себя мысль, что в течение ближайших шести недель во всех своих разговорах он будет именовать меня не иначе, как «эта сука». Нелегко сознавать, что человек, с которым я рассталась, будет сплевывать мое имя, как прокисшее молоко. Если быть до конца честной, следует признать, что уже есть несколько человек, которых тошнит при упоминании обо мне, но мне еще нужно психологически подготовиться, чтобы внести в их список Питера.

Питер отложил меню и лениво улыбнулся.

– Уже знаешь, чего хочешь? – поинтересовался он с милым оттенком двусмысленности.

– Закажи для меня сам, – улыбнулась я. Я все равно не собиралась это есть, так что какая разница? А у Питера есть пунктик, пришедший из Старого Света, – он будет ловить кайф, заказывая для меня обед, а я в это время смогу сосредоточиться на более важных для меня вопросах – например, как лучше объявить ему о разрыве. И когда? После обеда, но до десерта? Когда будем выходить? Или прямо сейчас, чтобы он потом не думал, что напрасно заплатил за мой обед?

Питер улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

– Отлично. Теперь, когда с этим покончено, расскажи, как ты себя чувствуешь.

– Нормально, – автоматически отозвалась я. Мне пора было привести себя в состояние «между–нами–все–кончено». Вывернуть все наизнанку, превратить все за в против, а плюсы – в минусы. Например – он хорош в постели. Ну да, он неплох в постели. Не великолепен, просто неплох. А я заслуживаю лучшего. Это раз.

– Наверно, у вас в офисе сейчас, после смерти Тедди, странная обстановка, – нахмурил брови Питер. Черт, этот золотистый свет и впрямь ужасно ему к лицу. Может быть, среди его предков были бароны–разбойники[65]. Не успеешь оглянуться, как он уже прикуривает сигару и строит железную дорогу. Но он богат. А богатый бой–френд – это всегда тяжелая работа, потому что они не привыкли тяжело работать. Все само идет к ним в руки – возможности, власть, другие женщины – и они забывают, что значит прилагать усилия. Это два.

– Да, довольно… интересная. Лучше расскажи мне, как прошла свадьба. – Я не собиралась говорить о работе. Мне хотелось сделать так, чтобы ему было как можно сложнее перевести разговор на статью. Особенно теперь, когда у меня был назначен визит в «Манхэттен».

– Жаль, что ты не поехала со мной. Было бы гораздо веселее. – Он ловко ушел от ответа.

До этого момента ему и в голову не приходило взять меня с собой. Наши отношения едва достигали того уровня, чтобы вдвоем пойти на свадьбу где–нибудь в городе; о том, чтобы вместе поехать на четыре дня на семейное торжество, не могло быть и речи.

Да и вообще тащить своего партнера на свадьбу родственников – ужасная глупость. Я лучше приведу кого–нибудь из приятелей и выдам за бой–френда. И не только потому, что в таких случаях неминуемо возникает неловкость «ах–теперь–ваша–очередь». Проблема в том, как его представлять. И в фотографиях. Вам приходится не только каждый раз растолковывать, кем вы доводитесь жениху или невесте, но и характеризовать ваши отношения с парнем, которого привели с собой: «А это мой бой–френд/близкий друг/любовник/временный заместитель/случайный сексуальный партнер/все–равно–кто, Питер».