– Я слишком много заказывала, всякую ерунду в онлайн- и телемагазинах, от дорогих косметических продуктов до тапочек для микроволновой печи. Ненужный хлам, которым пыталась отвлечься. А в то же время моя практика не приносила никаких доходов.

– Но Филипп ведь помогал тебе? – поинтересовался Конрад.

– Да, ты же знаешь, какой он щедрый. Мы даже не заключили брачный договор, хотя у него было целое состояние. Но он и так выплачивает кредит за мою практику. Для своего шопоголизма я пользовалась собственным счетом.

– И когда деньги закончились, тебе было стыдно признаться в этом Филиппу.

Эмма потупилась:

– Да.

– Хорошо, – сказал Конрад, как будто пометил галочкой пункт в невидимом списке, и действительно сменил тему: – Поговорим о Сильвии. Что возмутило тебя больше? Когда она обвинила тебя в подмене таблеток? Или когда Сильвия сказала, что тебя «якобы» изнасиловали?

Эмма сглотнула.

– Я не знаю. Мне кажется, это одно и то же. Она выставила меня чокнутой лгуньей, которая хочет ей навредить.

– Разве? – Конрад наклонил голову. – Скорее, она сомневалась в твоей способности восприятия окружающего мира?

Эмма нахмурила лоб:

– А в чем разница?

– О, разница разительная. Ты ведь знаешь, что трое свидетелей автомобильной аварии иногда предлагают четыре версии случившегося. При этом ни один не лжет, просто в стрессовой ситуации мозг сыграл с кем-то злую шутку.

– Возможно, но уж я-то знаю, намеренно ли подменила ее таблетки, а также изнасиловали меня или нет.

Конрад кивнул, и в тот же миг произошло нечто жуткое. Он изменился так внезапно, словно кто-то переключил тумблер. Отеческая улыбка исчезла так же быстро, как и лукавые морщинки вокруг глаз. Его взгляд стал твердым, почти жестким, острым, как игла для прошивки документов, лежащая на его столе. Нижняя челюсть выступила вперед, дыхание было спокойным.

«Так выглядит лиса, готовая наброситься на кролика», – подумала Эмма. И правда, ее заботливый ментор превратился в пресловутого звездного адвоката, перекрестных допросов которого боялись свидетели и прокуроры во всей Германии.

– Значит, ты уверена? – спросил он.

– Да.

Эмма сжала руки под кашемировым пледом в кулаки.

– Как и в том, что тебя подвергли принудительному лечению в ходе эксперимента Розенхана?

– Конрад, я…

– И все-таки ты заявила это слушателям твоего доклада. Показала им видео. Правда, у женщины был другой цвет волос, но ты сказала публике, что именно тебя лечили электрошоком.

– Да, но…

Вот и вырвалось. Это «но», которое все изменило. Эмма принялась тереть глаза в тщетной попытке сдержать слезы.

– Но я не знаю, почему соврала там, – сказала она и тут же поправила себя: – Или все же знаю. Я хотела сбить спесь с одного коллеги, его зовут Штаудер-Мертенс, надменный козел, который хотел поднять меня на смех своими вопросами. Это была большая глупость. Но…

Второе «но» повисло в воздухе, потому что не было ничего, что могло бы исправить ее вранье.

– Вопрос твоего коллеги мог быть триггером для твоей лжи. Но не причиной.

– Я сама это знаю.

Она отвернулась к окну. Смотрела на снег на озере. Мечтала оказаться там. Бездыханной, дрейфующей подо льдом.

– Конечно, знаешь, – не отступал Конрад. – Твоя специализация – псевдология. Ты понимаешь обстоятельства, которые могут вызвать патологическое влечение ко лжи.

– Конрад, пожалуйста…

Она повернулась к нему. Взглянула умоляюще, но защитник по уголовным делам не знал жалости и перечислял симптомы:

– Недостаток внимания в детстве. Эмоциональное отвержение родителями, в частности отцом. Незаурядная фантазия, которая помогает сбежать в иллюзорный мир, где самым близким человеком становится выдуманный друг, которого зовут, например, Артур.

– ПРЕКРАТИ! – Эмма сорвала плед с коленей. – Зачем мы вообще разговариваем, если ты все равно не веришь ни одному моему слову? – выкрикнула она и хотела вскочить с дивана. Но переоценила свои силы, качнулась назад и опрокинула чашку.

Крупные капли покатились с журнального столика прямо на белую часть ковра. На темном ворсе по краям – когда-то густого черного цвета, но со временем выцветшем и приобретшем коричневый оттенок – пятно было бы не так заметно.

– Мне очень жаль, Конрад. Черт, я не хотела. – Слезы снова навернулись Эмме на глаза, но она больше не пыталась их сдерживать.

– Не страшно, – услышала она слова Конрада, который рефлективно вскочил, и по сути он был прав. Пятнышко было незначительным, его выведут в любой химчистке, но Эмма все равно чувствовала себя так, будто осквернила его святыню.

Как назло, именно этот ковер!

Она знала, что значит для него эта старая вещь. Несколько десятилетий назад, еще будучи студентом, Конрад привез ковер из поездки в Тибет. Это была его первая крупная покупка, его талисман, – и она его испачкала.

– Куда ты собралась? – спросил ее Конрад, когда Эмма снова попыталась подняться с дивана.

Она показала на дверь рядом с выходом, которая вела в ванную комнату Конрада.

– За водой и мылом.

Он мягко покачал головой, снова превратившись в старого друга и наставника. Превращение также произошло за доли секунды, и, хотя Конрад не улыбался, его слова прозвучали тепло и дружелюбно, как раньше.

– Ковер абсолютно не важен, Эмма. Важно, чтобы ты рассказала мне правду.

– Я и пытаюсь, но ты пугаешь меня.

Конрад пожал плечами, словно говоря: «Знаю, но что делать?»

– Не позволяй себя запугать, – мягко попросил он Эмму и снова сел. – Я лишь играю здесь Адвоката Дьявола. Прокурор в суде будет пытаться вывести тебя из равновесия совсем другими приемами.

Эмма сглотнула. Ей хотелось, чтобы он обнял ее или хотя бы взял за руку, но Конрад просто смотрел, как она снова села. Лишь затем он поднялся, извлек из кармана брюк большой носовой платок и насухо вытер им стол. Темное пятно на полу проигнорировал.

– Прокурор вытащит наружу все твои темные тайны, по-другому он не может. Все-таки он хочет пожизненно упрятать тебя в тюрьму.

– Я знаю.

Эмма почесала голову надо лбом, справившись с желанием проверить длину волос. Высморкалась в платок, потом сказала:

– Я не хотела всего этого, ты мне веришь? Конрад слегка постучал себя пальцем по губам, потом сжал их и ответил после короткой паузы:

– Обычно я говорю в таких случаях: «Не в этом дело». Для меня не имеет значения, лжет ли мой подзащитный или говорит правду. Но сейчас все по-другому.

– Потому что мы друзья?