– Вы тоже пишете стихи?

– Да нет, что вы, – зарделась она. – Раньше пыталась, Ирина Васильевна мне даже книжку стихов издала… Бесплатно. Она была очень добрая.

Мирошкин, чувствуя, что Вика сейчас снова расплачется, похлопал ее по плечу.

– Ну-ну, будет вам. Итак. Шитов Валерий Аркадьевич. Кем он вам представился? Что хотел?

– Сказал, что хочет издать свою книгу.

– О чем?

– Ну, секретарям об этом не докладывают.

– Долго он пробыл у Ирины Васильевны?

– Знаете, довольно долго. Я даже удивилась, если учесть, что выглядел он, мягко говоря, очень странно. Одет был хорошо, но весь какой-то неприбранный, грязноватый, что ли. Не представляю, чем он мог так заинтересовать Ирину Васильевну, но вот сейчас вспоминаю, что после его ухода она долгое время сидела тихо в своем кабинете, и когда я заглянула к ней, чтобы предложить ей чай из шиповника, который я ей завариваю каждое утро, для иммунитета… Словом, она сидела за компьютером, работала.

– Она ничего вам не сказала?

– Кажется, сказала что-то про бомбу… Вроде какой-то материал может стать бомбой… Она была увлечена, взволнована, и я подумала еще тогда, что, вероятно, этот молодой человек, литератор, предложил ей что-то интересное.

– Что именно, она вам, конечно, не сообщила.

– Нет.

– И что потом?

– Она выпила чаю, сказала, что он очень вкусный, – тут Виктория снова всхлипнула, – и что главное для нее теперь – не болеть в этот сезон. Что она не боится зимы, что-то в этом роде.

В глазах Виктории стояли слезы.

– А вы в курсе издательских планов?

– Ну, более-менее… В сущности, все документы проходят через мои руки, а что? Вас интересуют издаваемые у нас книги?

– Не планировалась ли у вас книга о так называемом Золоте Рейна, которое Гитлер собирался спрятать в Антарктиде?

– Где-где, в Антарктиде? Господи, вот до чего только люди не додумаются, лишь бы только сделать сенсацию! Нет, я ни о чем таком не слышала, и ни о какой книге с подобным материалом у нас в издательстве неизвестно.

– Но такая тема могла бы заинтересовать Ирину Васильевну?

– Безусловно. Другое дело, она бы все самым тщательнейшим образом проверила, прежде чем издавать.

– И к кому бы она обратилась за помощью?

– К своей подруге. Она живет в Москве.

– Можете назвать ее?

– Да, Наталья Ильинична Розова, она тоже издатель… Хотите, я вам дам ее телефон?

И вдруг она, словно опомнившись, схватилась за голову.

– Господи, я вот с вами сижу, разговариваю… Совсем голову потеряла! Ведь у нее же здесь, в Саратове, никого близких нет, понимаете? И кто будет ее хоронить? Мы-то, конечно, всем издательством похороним, но я имела в виду – кто пригласит всех ее друзей-знакомых, родственников? Надо срочно посоветоваться с Анной Андреевной, она всегда знает, что нужно делать… Только у меня к вам просьба будет. Думаю, что в сумочке Ирины Васильевны была записная книжка… Такая, с золотистой обложкой, очень красивая… Там, я думаю, мы и сможем найти все адреса и телефоны… Господи, не снится ли мне все это?!

Мирошкин пообещал ей помочь с записной книжкой, затем, вспомнив про меховой магазин, спросил на всякий случай:

– Вы не знаете, где она покупала свои шубы? Любила ли она драгоценные меха?

– Да, она очень любила меха и могла их себе позволить. Насколько мне известно, свой последний полушубок из шиншиллы, очень дорогую вещь, надо сказать, она купила в салоне Султановой, это на Яблочкова, может, слышали? Хотя… Боже мой, ведь ее же там и нашли…

– Вот именно, – ответил, вздыхая, Сергей. – Спасибо вам, Вика. И, пожалуйста, приготовьте нам с Сашей чай, у нас тут работы – непочатый край. И еще. Нам потребуется ваша помощь в составлении фоторобота этого самого поэта…

Он вернулся в кабинет Аленькой.

– Кто такая Розова Наталья Ильинична? – спросил его сходу Седых.

– А ты что, подслушивал нас?

– Нет, просто открыл скайп и среди простого бабского трепа с подружками нашел единственно нормальный, умный и интересный диалог. То есть я хочу сказать, что Аленькая нормально, серьезно общалась всего с одним человеком, судя по всему, близкой приятельницей Натальей Розовой, проживающей в Москве. Вот, здесь и снимок имеется.

Мирошкин взглянул на экран и увидел узкое, какое-то вытянутое женское лицо, обрамленное светлыми, аккуратно уложенными локонами.

– Да, выглядит серьезно, вероятно, старая дева… Может, прямо сейчас с ней и поговорим? Заодно и сообщим о подруге?

На экране появилось диалоговое окно. А в нем – неотправленное сообщение, датированное вчерашним днем:

«Аленькая: Татка, это я. Скажи, ты что-нибудь слышала о том, чтобы Золото Рейна прятали в Антарктиде?»

– Женя, прошу тебя, сынок, открой дверь… Я знаю, что ты там… Открой, мне надо с тобой поговорить… Не заставляй мать так переживать. И вообще, почему ты держишь меня в холодном подъезде? Хочешь, чтобы я замерзла?

Дверь распахнулась. Женя схватил ее за руку и втащил мать в дом.

– Тс… Не кричи, чего ты причитаешь? Соседи услышат…

– Господи, Женечка, на кого ты похож?

– Я похож на тебя… – произнес он с каким-то отвращением. – Входи и разговаривай тише… Чего тебе надо?

– Я тебе поесть принесла… вот, котлетки, пюре… Поешь. Как у тебя дела? Как работа?

– Работа? Нормально – работа.

Она обвела взглядом заставленную хламом переднюю, тяжело вздохнула.

– Хочу вот у тебя убраться… нельзя жить в такой грязи. Я понимаю, Женечка, у тебя нет времени, ты очень занят, да и не мужское это дело – убираться… Позволь мне…

– Мне-то что, убирайся.

Он отвернулся от нее с видом человека, которому совершенно наплевать на визит матери, и вернулся к письменному столу, заваленному бумагами, папками. На экране компьютера мать успела увидеть обнаженную девушку, но это изображение через мгновение уже сменилось мерцающим звездным небом.

– Если ты не очень голоден, то давай я сначала приберусь, а потом уже накрою тебе, согласен?

– Согласен. Спасибо, – уже более миролюбиво произнес он.

Мать принесла из ванной ведро с горячей водой, швабру, тряпку, плеснула моющей жидкости и принялась мыть полы. В комнате сразу же остро запахло хлором.

Мать с какой-то болью отмечала хозяйским взглядом фронт работы: тусклые, давно не мытые окна, которые ей не давали мыть, грязные, покрытые пылью подоконники, книжный шкаф, закопченная люстра – три желтых стеклянных тюльпана…