Диккенс снова расхохотался, и гулкое эхо, запрыгавшее меж незримых стен во мраке, на сей раз прозвучало еще жутче прежнего, даром что заметно тише.

— Возможно, он и находится здесь. Вполне возможно. Помнится, я читал в прессе, что мистер По умер всего через шесть или семь лет после нашей встречи — совсем еще молодым, и при весьма странных обстоятельствах, возможно не совсем приличных. Но если судить по нашему непродолжительному, но весьма интенсивному общению, данное место в точности походит на такого рода каменную обитель, какую с радостью посещал бы призрак мистера По.

— Так что же это за место такое? — спросил я.

Вместо ответа Диккенс поднял повыше фонарь и двинулся в темный тоннель. Черные проемы по обеим его сторонам оказались на поверку входами в вытянутые прямоугольные камеры. Диккенс направил луч света в первую из них, расположенную по правую руку от нас.

На расстоянии футов шести от входа камеру перекрывала затейливая железная решетка от пола до потолка — внушительная, из толстых перекрестных прутьев, но с отверстиями в виде розеток. Красно-оранжевое железо выглядело таким древним и ржавым, что наверняка рассыпалось бы в прах, если бы я ступил в проем и ударил по решетке кулаком. Но я не собирался делать ничего подобного. За решеткой стояли рядами в несколько ярусов массивные гробы — мне показалось, окованные свинцом. Я насчитал их около дюжины в неверном, пляшущем свете фонаря.

— Вы можете прочитать надпись на табличке, Уилки?

Диккенс имел в виду белую каменную доску, закрепленную высоко на железной решетке. Другая доска валялась на полу, устланном слоем грязи и ржавчины, а третья стояла на ребре вплотную к решетке.

Я поправил очки и прищурился. Камень покрывали белые разводы, образовавшиеся от сырости, и темно-красные ржавые потеки. Я разобрал несколько букв:

Место пог(неразборчиво)ния

(неразборчиво) преп(неразборчиво)ого

Л. Л. В(неразборчиво)

Я прочитал это Диккенсу, вошедшему в проем, чтобы получше все там разглядеть, а потом сказал:

— Значит, они не римские.

— Катакомбы-то? — спросил Диккенс в обычной своей рассеянной манере, опускаясь на корточки и пытаясь разобрать надпись на каменной доске, что валялась в грязи, словно рухнувшее надгробие. — Да, вы правы. В целом они сооружены по римскому образцу — глубокие подземные галереи с погребальными камерами по обеим сторонам, — но подлинные римские катакомбы имеют лабиринтообразную планировку. Это христианские катакомбы, но очень древние, Уилки, очень древние, а потому они построены, как и часть нашего города, по сетчатой схеме. В данном случае мы имеем главную галерею с погребальными камерами, окруженную коридорами поменьше. Вы, конечно же, заметили, что сводчатое перекрытие здесь, надо мной, выложено из кирпича, а не из камня… — Он направил луч света вверх.

Только тогда я увидел кирпичный свод. И только тогда сообразил, что красноватая «грязь», лежащая на полу толстым (местами в несколько дюймов) слоем, — это мелкая кирпичная и известковая крошка, осыпавшаяся с потолка.

— Это христианские катакомбы, — повторил Диккенс. — Расположенные прямо под часовней.

— Но там наверху нет никакой часовни, — прошептал я.

— В настоящее время — нет, — согласился Диккенс, поднимаясь с корточек. Он попытался стряхнуть грязь с белых перчаток, не выпуская при этом из рук фонаря и трости. — Но когда-то была. Полагаю, монастырская часовня. Часть монастыря при церкви Святого Стращателя.

— Церковь Святого Стращателя вы выдумали, — обвиняющим тоном сказал я.

Диккенс бросил на меня странный взгляд.

— Разумеется, выдумал, — промолвил он. — Ну что, двинемся дальше?

Мне нисколько не нравилось стоять в темном коридоре, где за моей спиной сгущался кромешный мрак, а потому я обрадовался, когда Диккенс вышел в галерею с намерением продолжить путь. Но сначала он повернулся и еще раз направил луч света на установленные ярусами гробы за ржавой решеткой.

— Я забыл упомянуть, — негромко проговорил он, — что, как и в случае с римскими прототипами, погребальные камеры в христианских катакомбах называются кубикулы. Каждая кубикула на продолжении многих десятилетий сохранялась за одним семейством или, возможно, за членами определенного монашеского ордена. Римляне обычно сооружали катакомбы сразу целиком, по единому плану, но христианские погребальные галереи строились, расширялись, достраивались веками, и потому зачастую они беспорядочно расползаются в стороны. Вы знаете кофейню «У Гаррауэя»?

— На Иксчейндж-элли? — уточнил я. — Близ Корнхилла? Ну конечно. Я не раз пил там кофий в ожидании, когда начнутся торги в аукционном доме по соседству.

— Под кофейней Гаррауэя тоже находятся древние монастырские склепы. — Теперь Диккенс говорил шепотом, словно боялся привлечь внимание какого-нибудь призрака. — Я спускался вниз, ходил там среди винных бочек. Я часто задаюсь вопросом, не определяют ли туда на вечный постой замшелых завсегдатаев кофейни, всю жизнь проторчавших в общей зале, — туда, в прохладные подземные склепы, где обретают покой страждущие души, покинув мир, который болваны наверху называют «реальной действительностью». — Он взглянул на меня. — Но разумеется, даже парижские катакомбы — а вы там бывали вместе со мной, дорогой Уилки, — так вот, даже парижские катакомбы не смогли бы вместить всех истинно страждущих лондонцев, будь мы вынуждены спуститься под землю, в затхлую тьму, где нам самое место, когда мы разучаемся счастливо жить среди добропорядочных людей.

— Диккенс, что за вздор вы несе… — Я осекся.

В темном коридоре, за пределами тусклого круга света от нашего маленького фонаря, послышался слабый шорох или крадущиеся шаги.

Диккенс направил луч света в сторону, откуда донеслись звуки, но мы не увидели ничего, кроме каменных стен да зыбких теней. Галерея — с плоским каменным потолком, а не сводчатым кирпичным — тянулась ярдов на пятьдесят самое малое. Диккенс зашагал вперед, ненадолго останавливаясь у некоторых проемов, чтобы посветить в них фонарем. Все это были кубикулы — огороженные одинаковыми решетками погребальные камеры, где стояли рядами и ярусами массивные гробы. В конце галереи Диккенс тщательно осветил всю торцовую стену и даже поводил по камню свободной рукой, нажимая там и сям ладонью, словно в поисках скрытого пружинного механизма, открывающего потайную дверь. Безрезультатно.

— Ну вот… — начал я.

Что я собирался сказать? «Ну вот, видите! Никакого Подземного города здесь нет. Никакого мистера Друда здесь нет. Вы удовлетворены? Пожалуйста, Диккенс, пойдемте домой. Мне нужно срочно принять лауданум».

— Похоже, больше здесь ничего нет, — сказал я.

— Это не так, — возразил Диккенс. — Вы заметили свечу на стене?

Нет, я не заметил. Мы вернулись к предпоследней кубикуле, и Диккенс поднял фонарь повыше. Да, действительно, в маленькой нише в стене стоял огарок толстой сальной свечи.