– Тонь Лао? – пробормотал Сережа. – Эта девушка с косой? Но она ведь русская…

– Да, русская, ее зовут Тоней, – кивнула китаянка. – Она моя ученица и помогает мне. Сушит и растирает травы, готовит порошки и напитки, о которых просят меня посетители. Некоторым нужны лекарства, некоторым – зелья забвения и удовольствия. Кто-то просит увеличить его мужскую силу, кто-то – чтобы выкинуть ненужный плод, а кому-то нужен такой напиток, который мог бы вселить в мужчину и женщину неодолимое вожделение, которое сразу после их встречи сменится ненавистью друг к другу…

Саша дернулся так, будто через прутья плетня, за которые он держался, пропустили электричество.

– Тебе повезло, – сказала китаянка своим высоким голосом и приблизилась к нему проворной семенящей походкой. – Ты не пил зелья, оно досталось другому. И ты не совершил зюйнье.

– Что такое зюйнье? – резко спросил Саша.

Китаянка помолчала, потом повернулась и пошла в дом, так же торопливо семеня.

– Да вы что?! – заорал Саша, тряхнув плетень так, что тот ходуном заходил. Черно-белая собачка испуганно отскочила и поджала хвост. – Куда уходите?! Раз начали говорить – уж договаривайте!

Женщина обернулась и, вглядываясь в него, несколько мгновений медлила, словно не решаясь ответить, но потом кивнула и заговорила:

– Хорошо, я расскажу! Зюйнье – это грех! – Сейчас ее птичий голосок напоминал зловещее карканье. – Твоя мачеха хотела, чтобы ты и твоя сестра совершили зюйнье, повинуясь силе моего напитка. Это должно было отвратить вас друг от друга. Помешал только случай. А теперь уходи. Я не хочу, чтобы Тонь Лао встретилась с тобой. Уходи!

– Что вы такое говорите? – пробормотал Саша. – Вы сами не знаете, что говорите!

– Поверь мне, что я знаю очень многое! – высокомерно возразила китаянка. – Я не знаю только дня своей смерти – но это единственное, что от меня закрыто. А что касается других людей, мне известно и понятно даже слишком много!

– Вы сумасшедшая! – пробормотал Саша, которого до дрожи довел ее пристальный, немигающий взгляд.

– А ты глухой слепец, – бросила уничтожающим тоном эта странная женщина. – Чего говорят тебе – не слышишь. И не только не видишь ничего вокруг себя – ты и себя-то не видишь! Ты не знаешь, на что способен, не знаешь, на что способна твоя сестра! Вы спите наяву. Добродушные глупцы! Вы должны быть благодарны вашей мачехе за то, что она разбудит в вас злобу. Именно злоба заставит вас осознать, кто вы такие и на что способны.

– Полная чушь, – пробормотал Саша, тупо качая головой. – Нет, ну правда, это же ересь какая-то! И я, дурак… Кого я слушаю? Что я здесь делаю?!

– Тогда не слушай и уходи!

Усмехнувшись, китаянка поднялась на крылечко и скрылась в доме. Собачонка бросилась было за ней, с виноватым видом оглянулась на Сашу, замешкалась, словно растерявшись, к кому подбежать, но тут же шмыгнула под крылечко.

Саша постоял немного, вытирая обильно вспотевший лоб.

Потом потащился было прочь, машинально выйдя на улицу Тихоокеанскую, однако тотчас вернулся и зашагал в обход дома, где только что испытал такое ужасное потрясение. Во-первых, на Тихоокеанской грязища. Во-вторых, он, еще когда шел сюда, заметил в одном огородике вполне русскую бабку…

Ага, вот она! Осторожно снимает с куста помидоры – огромное «бычье сердце», вкусные до невозможности! Тамама тоже посадила такие в их небольшом огородике перед домом. На хабаровском ярком и жарком солнце они вызревают все лето! Эти помидоры до невозможности вкусно есть с сахаром. Впрочем, они и без сахара сладкие, и когда лопаются от спелости, в трещинке выступает словно бы изморозь…

Тамама! Что за чушь наговорила о ней эта ненормальная китаянка?! Почему Саша ей поверил?

Нет, не поверил, конечно, надо плюнуть на все свои дурацкие сомнения и бежать домой, да поскорей!

– Тебе чего, милок? – остановил его веселый женский голос. – Тоньку ищешь, что ли?

– Тоньку? – растерянно переспросил Саша, обернувшись.

Хозяйка разогнулась, потирая поясницу, с удовольствием улыбалась ему щербатой улыбкой, лукаво щуря глаза:

– Ну да, Тоньку, прислужницу китайки этой. Хороша девка, да вот беда, попалась ведьме безрукой в лапы, теперь уж не вырвется!

– Как так – попалась в лапы безрукой ведьме? – тупо переспросил Саша. – Кто безрукая, эта…

– Ага, ага, – закивала бабка. – Тонька у ней, у китайки безрукой, и швец, и жнец, и в дуду игрец. И по дому суетится, и в огороде пластается, и ведьме помогает, когда чего надо поворожить… Так что ищи ты себе лучше другую, ведьма Тоньку нипочем не отпустит.

– Да почему вы ее ведьмой называете, я не пойму? – настороженно спросил Саша.

– А то не ведьма?! – фыркнула бабка. – Вот, к примеру, загулял у нас зятек. Дочки муженек, значит. А мужчина нынче на вес золота, всех в войну повыбило, и кому это надо – своего родимого чужой разлучнице отдавать?! Пришли мы с дочкой к китайке этой, она чего-то там на бумажках поворожила, свечки пожгла, с Тонькой по-своему покурлыкала, ну, та и принесла бутылочку. Велено было три дня в чай Пашке подливать. Зятька моего так зовут, значит, – уточнила бабка.

– Да я понял, – кивнул Саша. – И дальше что?

– А то, что отшибло у нашего Пашки страсть по чужим дворам шастать! – радостно сообщила бабка. – Сидит теперь как пришитый возле дочкиной юбки, по ночам ее канителит как положено, пылинки сдувает и ветру венути не дает. А ты говоришь, не ведьма! Кто, кроме ведьмы, на такое способен?

– Ну, если она вам добро сделала, чего ж вы ее ведьмой-то обзываете? – удивился Саша.

– А как ее еще обзывать, если она моему старику предсказала помереть зимой? – сердито воскликнула бабка. – Захворал он, я пошла к ней за какой-нито настойкой. Ничего, дала она настойку и денег с меня взяла, а потом и говорит: «Я тебе, Никитична, дала питье успокоительное, а не лечительное, потому что старик твой под новый год отправится в ваш русский Диюй!» Диюй – это по-ихнему, по-китайски, значит, тот свет, – пояснила Никитична. – «И ничего, – говорит ведьма, – ему уже не поможет, я ему просто страдания облегчу, так что и знать не будет, что умирает». Так оно и вышло, тихо помер старик мой… Ну разве китайка после этого не ведьма?!

– Да почему? – пожал плечами Саша.

– Да потому! – Бабка сердито шваркнула по щекам зеленой от помидорной ботвы ладонью. – Потому, что денег с меня взяла как за лекарство, а сама дала воду успокоительную, вот почему! А чего ты бледный такой, а, голубчик? – вдруг обеспокоилась она. – Не голодный ли? Так возьми помидорку, покушай! У нас тут у всех овощи как на дрожжах растут, китайка, небось, ворожит! Хоть и ведьма, а спасибо ей. Не хочешь помидорку? Ну, тогда иди своей дорогой, а мне работать надо. И к Тоньке клинья не бей – толку не будет. А будет – на что тебе в женах ведьмина ученица?! Она из тебя веревки вить начнет! Прощай, голубчик!