исследовательский реактор ИРТ-2000 бассейного типа тепловой мощностью 2 МВт и сопутствующее оборудование. Ядерное топливо для реактора также поставлялось из СССР[88], как и радиохимическая лаборатория для получения радиоактивных изотопов и критсборка (100 Вт, на двуокиси урана с обогащением до 10 %). Поставленный СССР реактор впоследствии был дважды модернизирован северокорейцами, и его тепловая мощность в итоге была доведена до 8 МВт[89].

В 1974 г. КНДР вступила в МАГАТЭ, а в 1977 г. подписала соглашение о гарантиях с МАГАТЭ, в соответствии с которым под гарантии агентства были поставлены реактор ИРТ и критсборка.

Таким образом, КНДР получила легальный доступ к документации по газографитовым реакторам типа “Магнокс”[90] и использовала ее для строительства с начала 1980-х гг. собственного газографитового реактора данного типа мощностью 5 МВт (эл.) на природном уране и завода по производству топливных сборок (также в Нёнбёне, что не раз становилось поводом для путаницы и дезинформации о том, что якобы именно поставленный из СССР реактор используется для наработки плутония). Именно в использовании полученных в рамках системы Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) знаний для его нарушения и состоит главный грех КНДР против глобального режима нераспространения.

Одновременно строился завод по рафинированию урановой руды в Пхёнсане. С 1985 г. в Нёнбёне началось строительство предприятия по переработке ОЯТ и реактора (мощностью 50 МВт), а также реактора (на 200 МВт) в Тэчхоне[91] в целях развития атомной энергетики (как было объявлено). Указанные объекты не находились под контролем МАГАТЭ.

Для КНДР создание ядерной энергетики действительно являлось и является важнейшей национальной задачей, так как с учетом ограниченности ресурсов только это позволило бы обеспечить энергетическую безопасность страны. Настойчивые попытки КНДР получить содействие в сооружении АЭС увенчались успехом: в 1985 г. советское руководство, к которому КНДР качнулась в связи с ухудшением отношений с Китаем, дало на это согласие[92], но только при условии присоединения КНДР к ДНЯО. Ранее Пхеньян отказывался делать это под предлогом того, что договор носит “дискриминационный характер по отношению к неядерным государствам”. От заключения контрольного соглашения с МАГАТЭ КНДР всячески уходила.

Между тем в Нёнбёне началось создание радиохимической лаборатории, которая должна была вступить в строй в 1996 г., после чего, по оценкам МАГАТЭ, там можно было бы получать до 100 кг оружейного плутония ежегодно (в 1993 г. готовность составила 70 %)[93]. Появились обоснованные подозрения в том, что КНДР уже наработала известное количество плутония (до 9 кг). Возник полномасштабный кризис, урегулированный лишь благодаря договоренностям Ким Ир-сена (который, кстати, признал наработку плутония в экспериментальных целях) и посетившего КНДР в июне 1994 г. бывшего президента США Дж. Картера о диалоге.

После трудных американо-северокорейских переговоров и заключения в 1994 г. Рамочного соглашения работа предприятия была приостановлена, и на него распространялись гарантии МАГАТЭ. Однако в результате выхода в 2003 г. КНДР из ДНЯО и высылки инспекторов МАГАТЭ готовые мощности радиохимической лаборатории “стали использоваться для выделения плутония, примененного в октябре 2006 г. при испытании КНДР первого ядерного взрывного устройства”[94]. Начался отсчет новой реальности, в которой КНДР стала де-факто ядерной державой. Положение о КНДР как “обладателе ядерного потенциала” в 2014 г. внесено в Конституцию страны.

Последняя серия испытаний после прихода к власти Ким Чен-ына позволила добиться решительного сдвига и дала ему возможность заявить на съезде Трудовой партии Кореи в мае 2017 г. об успехах в ядерных и ракетных разработках как о “беспрецедентной вехе в пятитысячелетней истории нации”. На съезде ТПК Ким Чен-ын подтвердил ядерный статус страны и формулировку ядерной доктрины: “В качестве ответственного ядерного государства наша республика не будет применять ядерное оружие до тех пор, пока враждебные силы не нарушат с применением ядерного оружия ее суверенитет, как они уже не раз заявляли, будет последовательно выполнять свои обязательства по нераспространению и стремиться к денуклеаризации во всем мире”. Официально была закреплена линия на одновременное наращивание ядерного потенциала и экономическое строительство в качестве стратегического курса партии[95]. В 2016–2017 гг. в КНДР провели несколько испытаний, в том числе водородной бомбы и сверхмощной (до 250–300 кт) термоядерной боеголовки (3 сентября 2017 г). В конце 2017 г. и в новогодней речи 2018 г. Ким Чен-ын заявил о “завершении создания государственных ядерных сил сдерживания”[96], т. е. об успешном выполнении задачи создания ядерного оружия стратегического назначения.

Особенности ракетно-космической программы КНДР: в чем опасность?

Краеугольным камнем ракетной программы КНДР, реализуемой с середины 1960-х гг., стали советские ракетные технологии, из которых выросли все северокорейские разработки. В 1960-х гг. КНДР закупила у СССР неуправляемые тактические твердотопливные ракеты “Луна” и “Луна-М” (их западные названия – “Фрог-5” и “Фрог-7”, корейские – “Хвасон-2” и “Хвасон-3”). В 1980 г. у Египта были приобретены три оперативно-тактических ракетных комплекса с жидкостной ракетой 8К14 (“Скад-В”). Вскоре северокорейцы скопировали эту ракету и наладили собственное ее производство (“Хвасон-5”). В конце 1980-х гг. с помощью китайских специалистов в КНДР была создана усовершенствованная модель ракеты “Скад-С” (“Хвасон-6”)[97].

К разработке баллистических ракет собственного производства КНДР приступила в 1988 г. В реализации этой программы приняли участие Иран и Ливия. На вооружение БРСД “Нодон-1” была принята в конце 1990-х гг. Потенциально БРСД “Нодон-1” может стать носителем ядерной головной части[98].

В 2007–2008 гг. в КНДР принимается на вооружение мобильный ракетный комплекс KN-02 (“Хвасон-11”) с оперативнотактической ракетой (ОТР), прототипом которой была одноступенчатая твердотопливная ракета “Точка” советского производства[99].

Двухступенчатые жидкостные баллистические ракеты большой дальности типа “Тэпходон” разрабатываются с начала 1990-х гг. испытание БРСД “Тэпходон-Г’ было проведено 31 августа 1998 г. (КНДР заявила о выводе в космос северокорейского спутника связи “Кванмёнсон-1”). После этого программа “Тэпходон-Г’ была закрыта[100]. Руководство КНДР в неофициальном порядке объясняло, что запуск спутника был приурочен к конституционной реформе в КНДР 1998 г., легализировавшей систему власти Ким Чен-ира после окончания периода траура по отцу (по конфуцианским нормам – 3 года).

Параллельно с разработкой БРСД “Тэпходон-1” велась программа “Тэпходон-2”. Первое летное испытание ракеты “Тэпхо-дон-2” состоялось 5 июля 2006 г. и завершилось неудачно[101].

Ракетно-ядерная программа КНДР была приторможена благодаря начавшимся в 2003 г. шестисторонним переговорам, рассматривавшим возможность отказа КНДР от ядерного потенциала в обмен на гарантии безопасности и экономическую помощь. Однако после 2008 г. в связи со сменой администрации в США, активизацией правых сил в Южной Корее и прекращением шестисторонних переговоров по урегулированию корейской проблемы КНДР почувствовала себя вправе нарастить усилия в ракетно-ядерной области.

5 апреля 2009 г. был осуществлен пуск трехступенчатой космической ракеты-носителя собственной разработки “Ынха-2” со спутником связи “Кванмёнсон-2”[102].13 апреля 2012 г. КНДР провела пуск трехступенчатой космической ракеты-носителя “Ынха-3” с первой версией космического аппарата зондирования земной поверхности