Она продолжала любоваться собой, но вдруг увидела в серебряном блюде отражение учительницы Грымзы, пришедшей похвалиться брошью с мелкими бриллиантиками.

Учительница была полной противоположностью Требухи. Если толстуха напоминала бочку, то Грымза была как удочка и состояла, казалось, из одних костей. Причем костей было у нее явно с запасом и могло хватить на троих стандартных карлиц. Уступая ей в объеме, учительница возвышалась над толстухой, как подъемный кран над цистерной.

Требухе не понравилось, что Грымза любуется собой в то же блюдо, и она повернула его так, что той ничего не стало видно.

– Не порть мне натюрморд своей физией! – потребовала толстуха, полагая, что это умное слово состоит из двух: «натура» и «морда».

– Кто еще кому натюрморд портит? Убери отсюдова свой глобус, все равно он в зеркало только по частям влезает! – ответила обиженная Грымза.

– Это у меня-то «глобус»? Ах ты, вешалка скрипучая! – заорала Требуха.

– Я «вешалка»? От чучела слышу! Бочка с салом, пузырь надутый! – не сдавалась учительница.

– Кто «чучело»? Я? Ах ты, пожирательница гербалайфа!

– Жиртрестка!

– Скелет ходячий! Тебя бы в кабинет зоологии!

Оскорбления сыпались одно за другим. Обе почтенные матроны до того завелись, что налетели друг на друга с кулаками. Цыкающий Зуб полез было их разнимать, но получил такой удар щитом по затылку, что до вечера хихикал и не мог остановиться.

Наконец в ссору вмешалась королева, и карлиц, шипящих друг на друга, как дикие кошки, растащили.

– Зачем ссориться? Вы у меня обе красавицы, и я вас обеих люблю! – примиряюще сказала Карла.

– Вы женщина, а это не считается! Пускай мужчины рассудят, кто из нас симпатичнее! – упрямо заявила Требуха.

– Хорошо, выбирайте судью! – пожала плечами королева. Меч-кладенец висел у нее на поясе, и она была в отличном настроении.

Посовещавшись, Требуха и Грымза избрали судьей Пупа, к которому обе относились с уважением. Начальник телохранителей, не желавший ссориться ни с одной из влиятельных карлиц, оказался в затруднительном положении. Но недаром в реакторе он считался величайшим дипломатом. Пуп прихлопнул на лысине комара, подумал и сказал:

– Эхм… Мда. Видите ли, вы обе хороши, но каждая по-своему. Вас и сравнивать сложно. Ты, сестрица Грымза, красавица поизысканнее, худощавая, тонкая, вроде как во французском стиле. А ты, тетушка Требуха, дама в теле, крупная, дородная, все при тебе, ты у нас красавица в русском стиле.

Обе спорщицы, каждая найдя подтверждение своим достоинствам, остались довольны и судьей и собой и мирно разошлись, при этом каждая бросила на другую взгляд победительницы.

– Я и не знала, что ты у меня такой хитрец, Пупочек! – шепнула ему на ухо королева.

– Иначе у власти не удержишься, Ваше Величество. Скажи я правду, было бы у меня два врага, а так – два друга, – резонно ответил начальник телохранителей.

Карлики, отвлеченные ссорой, вновь вернулись к сундукам с сокровищами. Неожиданно Карла заметила, что не все подданные принимают участие в дележе, и удивилась. Тем более что отсутствующие были известны как жмоты, которые не упустят шанс поживиться.

– Где Нытик, Жлоб, Чпок и Кукиш? И куда делся мой повар? Неужели Хапчик излечился от жадности?

Представив, что Жлоб и Хапчик перестали быть скупердяями, карлики расхохотались, и даже Пуп, самый мрачный из всех, соизволил кисло улыбнуться.

– Я знаю, где они, Ваша Ужасность! Они выследили шерстюш и лобастиков, замаскировались и следят за ними! – сообщил он.

Королева нахмурилась:

– Что же ты мне раньше не сказал, «лысый череп»? Немедленно убейте мутантиков!

Начальник телохранителей бросился было передавать приказ, но Карла остановила его:

– Постой, Пуп, я передумала! Не надо убивать! Пускай их возьмут в плен живыми! Я хочу посмотреть, как они запросят пощады!

Ее фаворит криво усмехнулся, кивнул и скрылся среди камней.

Характер наиболее полно проявляется в минуты опасности. Именно тогда наружу выплывает все, что обычно тщательно скрывается.

Дедушка Умник

Пупырь уютно расположился на камне, сложил ручки на животике и сказал:

– Странные существа эти карлики! Все им неймется. Нет чтобы посидеть, пофилософствовать, как приличным мутантикам.

Камень под ним чуть шевельнулся, и на нем приоткрылся глаз, но шерстюш ничего не заметил.

– Все зависит от отношения к жизни. Некоторые живут, чтобы принести в мир что-нибудь хорошее, и бывают этим счастливы, а другие существуют, чтобы побольше урвать, отнять, захапать, а сами взамен ничего не дают – и в результате остаются у разбитого корыта. Вот и получается: чем больше отдашь, тем больше получишь… – заметил дедушка Умник. Старик сидел на траве и проверял, хорошо ли укреплены колесики на его любимом скейте.

Пупырь пошевелил большими пальцами сложенных на животике ручек:

– Еще древние говорили: неси добро в мир, и мир отплатит тебе сторицей!

Камень под ним заерзал. Очевидно, упитанный Пупырь отдавил карлику ухо.

Отелло терпеть не мог, когда при нем говорили что-нибудь умное, а он оставался в стороне. Поэтому лобастик наморщил лоб и произнес:

– Фр-р! Расхожая истина! Известные рассуждения о различии эгоизма и альтруизма. Альтруист несет в мир добро и всегда в выигрыше, а эгоист забирает добро, но при этом всегда в проигрыше. Вот послушайте, что написал об этом один поэт… – И Отелло, закатив глаза и выпятив грудь, с пафосом процитировал:

«Все мое!» – сказало злато.

«Все мое!» – сказал булат.

«Все куплю!» – сказало злато.

«Все возьму!» – сказал булат.

– Хороший стишок! Это Шекспир? – наивно спросила Трюша, привыкшая, что лобастик цитирует только его.

Отелло смерил ее взглядом профессора химии, которому дворник решил объяснить таблицу Менделеева:

– Это Пушкин! В нашей библиотеке на Мутатерриториях было полное академическое собрание его сочинений. Вначале оно долго не попадалось мне на глаза, но как-то я обнаружил его на верхней полке.

– Обнаружил, говоришь? Дашь почитать, когда вернемся? – насмешливо спросил Пупырь.

Отелло замялся, смущенно покашливая.

– Дух мой силен, но тело слабо… – начал он.

– Короче, ты съел Пушкина! – догадался Бормоглотик.

Лобастик сокрушенно кивнул.

Пока взрослые мутантики разговаривали, Кактус и Бубнилка выпросили у дедушки Умника его кисет с зубным порошком, которым старичок любил порой полакомиться, и стали с ним играть. Некоторое время они играли мирно, но потом мальчик стал отнимать кисет у девочки, а та не выпускала. «Отдай!» – «Не отдам!» – «Отдай!» – «Не отдам!» – обиженно тараторили дети.