«Подсудимые» потянулись на выход из комнаты, и вышли на площадь перед правлением, где разделились на две группы: я с Ромкой и казаки-малолетки, которые начали, что-то горячо между собой обсуждать. Мы с Ромкой стояли и молчали. Через некоторое время в нашу сторону направился Афанасий Гусевский. Я невольно напрягся, но после первых слов Афанасия расслабился.

— Тимофей, прости меня за то, что я вчера на тебя с кинжалом кинулся. Когда ты меня ногой в грудь лягнул, у меня всё в глазах от гнева потемнело. Кинжал выхватил, не думая.

— Бывает, Афанасий. Я бы тоже, наверное, голову потерял, если бы меня кто-то из младших казачат ударил.

— Э, нет! Я сегодня убедился, что головы ты не теряешь. Мне вчера дед весь вечер твердил, что ты меня пожалел, когда я ему описал нашу драку. А я только сегодня увидел, что тебе действительно проще меня убить было. И это, Тимофей, можно я к вам с Ромкой на занятия приеду. Мне по весне в полк на службу идти. Хотелось бы твоим ухваткам научиться, а то по рассказам на службе всякое может быть.

— Конечно, Афанасий. Приезжай. Мы с Ромкой каждый день с утра и до обеда тренируемся.

— И это, Тимофей, ты Семёна Савина остерегайся. Он вам с Ромкой своего позора не простит. Он и сейчас остальных подбивает, Ромку поймать и отметелить. Остальные, правда, не особо рвутся, но поберегитесь.

— Спасибо, Афанасий.

Я протянул ему левую руку, которую он крепко пожал своею здоровой левой рукой. В этот момент на крыльцо вышел вахмистр Шохирев и сказал, чтобы мы расходились по домам, там нам отцы и деды доведут решение казачьего круга.

Мы с Ромкой поплелись домой. Ромка, то и дело поводил плечами. Видимо представлял нагайку отца, гуляющую по его спине. Я как не хорохорился, но определённое неудобство также ощущал. Придёт атаман, да всыплет горячих. Так и тянулись к дому, еле ноги переставляя. Зашли в дом и только начали раздеваться, как следом зашел атаман.

— Что соколики головы повесили, а ну марш в светлую комнату, да за стол садитесь, — снимая папаху и полушубок сказал атаман. — Мать! Мать! Зови Никифора со Степаном, и сама в горницу приходи.

Ромка, сгорбив плечи, поплелся в горницу, а я за ним. «Кажется, впервые придётся попробовать нагайки, — подумал я. — Не драться же с атаманом. Вот, попали».

Зайдя в комнату, мы сели за стол. В течение минуты в комнату подтянулись остальные Селевёрстовы. Старший сын атамана Степан и Никифор, также сели за стол, а женщины семьи Селевёрстовых встали по стеночке. Вошёл атаман и, грозно оглядев всех, повернулся в мою сторону:

— Встань, Тимофей.

Я поднялся и, склонив голову, уставился в стол.

— Спасибо тебе, Тимофей Васильевич Аленин, за те науки, которым обучаешь моего сына. Огромное отцовское спасибо и моя благодарность.

От изумления у меня чуть челюсть не отвалилась до столешницы. Я посмотрел на атамана, думая, что он надо мной издевается, но Селевёрстов был серьёзен и торжественен.

— Никогда не думал, что мой Ромка в тринадцать лет станет таким справным казаком, — атаман покрутил головой. — Это надо же, двух казаков-малолеток, которые уже год обучения прошли смог на кулаках победить! Ладно, Сёмка Савин — этот больше купец, но Васька Чуев — один из лучших в обучении среди казаков приготовительного разряда не только в станице, но и во всём Черняевском казачьем округе. А Ромка его своим ударом в беспамятство отправил! Молодцы!

Находясь в ступоре, я прервал атамана:

— Дядька Петро, а что по драке суд решил?

— По драке? — Селевёрстов усмехнулся. — По драке решение такое. Тебе, Тимоха, и тебе Ромка сначала хотели всыпать по пять-десять горячих по мягкому месту, чтобы сидеть долго не могли, но потом решили, что участвовать тебе Тимофей Аленин в состязаниях по окончании зимних сборов казаков-малолеток, а тебе Роман Селевёрстов в шермициях со своими сверстниками. Если возьмете призовые места, то тебе Тимоха придется под своё начало взять и обучать еще десяток станичных казачат от тринадцати до пятнадцати годков.

— Вот это да! — просипел, пораженный новостью Ромка.

— А как учеба будет организована? — спросил я.

— Вы сначала выиграйте, а потом думать будем как всё организовать, — атаман хлопнул рукой по столу, — готовьтесь, у вас всего три недели осталось.

Беркут шел тихой рысью, я покачивался в седле, не вслушиваясь в смысл, восторженно вещавшего Ромку, который на своем молодом жеребчике монголе по кличке Гнедко рысил рядом. А Ромка разорялся о том, как ему хочется увидеть цесаревича Николая, который завтра проплывет на пароходе мимо станицы и возможно остановится. Я же продолжал вспоминать события, которые произошли два с небольшим года назад.

Утро 25 февраля 1889 года выдалось морозным, но солнечным. В станице Черняева в этот понедельник — встречи масленицы заканчивались двухнедельные сборы казаков-малолеток, которых набралось с округа чуть более тридцати. И сегодня между ними должны пройти состязания по стрельбе и наездничеству.

На поле, где должны были пройти состязания, а потом шермиции собралась изрядная толпа, чуть ли не под тысячу человек. Кроме казаков-малолеток, которые стояли в строю, собрались почти все жители станицы Черняева, да и с других станиц округа приехало народу немало. Отдельной группой стояла свита войскового старшины Буревого Николая Петровича — заместителя командира первого Амурского казачьего полка, в который входила вторая Черняевская сотня. Буревой, говоря языком двадцать первого века, являлся куратором 1-й Албазинской сотни и 2-й Черняевской. В этом году приехал проконтролировать, как идут сборы в Черняевской сотне.

Раздался звук трубы, гомон на поле быстро затих. Отделившись от свиты, войсковой старшина в сопровождении атамана Селевёрстова вышел к строю казаков-малолеток, которые по звуку трубы застыли по стойке смирно.

— Орлы! — бас Буревого разнесся над полем. — Сегодня заканчиваются сборы казаков приготовительного разряда к службе в строю Чернявинской сотни. За две недели урядники и вахмистры вашей сотни, имеющие богатый опыт, учили вас стрельбе из винтовки, правилам сбереженья оружья владеньем холодным оружьем пешком и верхом. Занимались с вами гимнастикой и одиночной выправкой, чтобы вы верхом и на земле выглядели бравыми казаками, а не мокрыми курицами!

В толпе раздались смешки, которые быстро смолкли.

— Сейчас пройдет заключительный этап сборов. Состязания по стрельбе и наездничеству, — продолжил войсковой старшина. — Очень жаль, что трое казаков не допущены к состязаниям по наездничеству, так как их кони не признаны строевыми. Это большое упущение с вашей стороны, Пётр Никодимыч!

Буревой резко повернулся к атаману Селевёрстову.

— Надеюсь, что такого безобразия в Черняевской сотне, я больше не увижу! — развернувшись к строю, продолжил войсковой старшина. — А теперь о приятном. Объявляю о призах, утвержденных в этом году Войсковым Наказным Атаманом Амурского казачьего войска генералом Беневским Аркадием Семёновичем. За стрельбу 1-го разряда — винтовка, 2-го разряда — шинель с фуражкой или шашка, 3-го разряда — патронташ. За наездничество 1-го разряда — седло или мундир с шароварами, 2-го разряда — чепрак с подушкой или папаха. За стрельбу с лошади на скаку: фуражка, портупея, ружейный чехол или погонный ремень, по выбору получающих приз.