– Почему сразу так...

Бабенко настырно надулся. Пылкость молодого опера его совсем не пленяла, как раз наоборот. Сейчас наломает дров, а ему потом как в глаза сельчанам смотреть? За Сашкой зачем-то послал, а зачем, спрашивается? Что она знать может? Да и... не ее это след под телом погибшей Танюшки. А что этот след оставил убийца, Бабенко теперь не сомневался. Эксперт при нем воссоздал картину убийства: кто как стоял, как потом укладывал на землю. Задохнувшуюся Таню именно положили на землю, а не отшвырнули от себя, как мешок с картошкой. Осторожно, почти бережно положили и даже складки на ее теплой кофточке разгладили.

Стала бы испуганная девчонка – Сашка – все это проделывать?! Убивать в состоянии аффекта, потом осторожно погибшую девушку на тропинке раскладывать, как экспонат какой-то, а потом кофточку на ней одергивать. Если бы и сотворила что-то подобное Сашка, то летела бы потом не разбирая дороги куда глаза глядят.

Не она это! И след от каблука не ее!

А что касается Игоря...

Да пускай говорят с ним, сколько их душе угодно. Нехорошо, конечно, получится. Человек вполне приличный, работает, не пьет, не дебоширит. Ни одного дурного слова о нем от сельчан не слышно. Жениться вот на Маше собирался, а тут такое! Он, бедный, от первого шока еще не оправился. Степаныч сам говорил с ним и видел, как мужика ломает, стоило про Машу с ним заговорить. Мало ему допросов было в связи с ее гибелью, так еще теперь насчет Танюшки пристанут. Нехорошо это, не по-человечески! И Сашку трепать тоже не стоило. Девчонка на себя не похожа стала. Ходит тенью по деревне, даже соображать хуже стала. В магазин приходит и не знает, что купить.

– Идемте, Павел Степанович, сначала в дом к Углиным, потом к этому герою-любовнику...

Саша дальше порога их не пустила. Как встала, сомкнув руки на груди, на верхней ступеньке крыльца, так и простояла все то время, пока ей Щеголев вопросы задавал.

– Что, так и будем тут стоять? – еще пытался тот поначалу возмутиться.

– А что не устраивает? – округлила она синие глазищи. – В доме у меня не убрано, да и не хочу посторонних там. Поймите меня правильно...

– В город вызову на допрос, там ты понимать станешь! – пригрозил Щеголев.

Стоять перед девчонкой ступенькой ниже было очень неудобно. Он хоть и был высоким, но в таком положении все равно оказался ниже ее. А задавать вопросы с задранным в небо подбородком было то еще удовольствие.

Ладно, решил он, теперь-то он уж точно никого щадить не станет. Не до церемоний теперь, когда тут людей убивают пачками. В виновность Саши Углиной он, конечно, не верил. Чтобы справиться с молодой резвой девушкой, какой была Таня Вострикова, нужна была сила. Если бы она еще в постели была застигнута врасплох, сонной, лежачей, еще куда ни шло. А так – стоя в полный рост, а она не была коротышкой, девушка могла оказать сопротивление равной себе по возрасту и по силе. С Сашей бы она боролась, царапалась, ругалась и визжала бы. Звуки по деревне темной ночью разносятся как в микрофон. Да и собаки бы хай подняли. А ведь никто ничего не слышал. И собаки молчали. Да и утоптали бы две девчонки все вокруг так, что в ток бы рыхлую землю превратили бы. А так ведь ни единого следа, ни единого. Жаль, кинологов с собаками не было сейчас при них. Но ведь суббота, елки-палки! Убийца будто специально выходные для своих злых дел выбирал, сволочь!

Нет, тут не девчонка, тут явно мужик орудовал. С сильными крепкими руками, достаточно рослый, подкравшийся незаметно сзади и удушивший свою жертву почти без особых усилий.

Эта стройная красивая девушка с поселившейся в необыкновенных глазах печалью не смогла бы убить Вострикову. Ни за что не смогла бы.

– Вы давно ее видели, Саша? – спросил Данила, отвлекшись чуть за своими мыслями.

– Кого? Таньку, что ли?

– Да, ее.

– Нет, недавно, – она пожала плечами. – Вчера и видела.

– Как вчера?! – ахнул Щеголев и тут же отчетливо услыхал, как досадливо крякнул за его спиной участковый.

Нет, точно воду мутит старый хрыч. Что-то он затеял, о чем-то умалчивает, развел тоже кумовство здесь местечковое, гад! Нет, с ним разговор будет особый! Обиженный тоже непониманием...

– Во сколько видели, где?

– Так она домой ко мне пришла, – сказала Саша, странно улыбнувшись. – Поесть пришла. Говорит, больше не к кому податься. Голодно ей было в последние несколько дней.

– Почему последние несколько дней? Где она до этого питалась? Где вообще была? В городе? Работать устроилась? – И Данила снова обернулся на участкового, глянул и обомлел.

Точно с Бабенко было что-то не то. Не случилось бы обморока. Побледнел до такой степени, что сделался похожим на бледную поганку.

– Вам нехорошо, Павел Степанович? – участливо поинтересовался он и ухмыльнулся препротивно. – Что вас так потрясло?

– Нет, нет, все нормально. – Бабенко трясущимися пальцами расстегнул воротник форменной рубашки. – Жарко очень просто. Не позавтракал с утра, да и сердце что-то в последнее время давит...

Сделав вид, что удовлетворен его объяснениями, Щеголев снова повернулся к Саше. Теперь на нее пришлось удивляться. Саша Углина смотрела на Бабенко с таким состраданием, что, казалось, сейчас расплачется.

Нет, сделал вывод Щеголев через минуту, не добиться им тут правды никакой. Если сам Бабенко не найдет убийцу несчастных женщин, им самим уж точно этого не сделать. Не станет тут с ними никто сотрудничать в интересах следствия. Никто не поможет, и жалеть уж точно не будут.

Их желудки вон в прошлый раз голодными спазмами сворачивались, а никто не предложил покушать, никто не посочувствовал, что в выходной ребятам сорваться пришлось с насиженных домашних мест, что семьи пришлось побросать. Все видели в них чужаков, угрозу своему тихому деревенскому благополучию. Все, отвечая на вопросы, за их спинами взглядом участкового своего искали и брови вскидывали вопросительно. А правильно ли они говорят, а не сболтнули ли лишнего?

Ишь, каким Саша сочувствием к Степанычу своему прониклась, того гляди заплачет от жалости.

– Итак, вспомните точно, во сколько она пришла к вам?

– На часы не смотрела, – пожала она равнодушно плечами. – Не помню, сколько точно было времени. Но было уже темно, это сто процентов.

– Зачем, говорите, пришла?

– Проголодалась!

– Вы ее кормили? – улыбнулся Щеголев.

– Кормила, а что?

– Так она вроде... Вроде соперницей вашей матери была. Вы наверняка злились на нее при жизни вашей матери за это?

По лицу Саши пробежала тень, проложившая на лбу морщины и свернувшая губы в скорбную дугу. В глазах блеснули слезы.

– Если бы... – выдохнула она минуты через три, не глядя на них, уставившись куда-то в свой палисадник с погоревшими от солнца клумбами. – Если бы Танька и увела его, то я ей только за это спасибо сказала.