Объяснения не успокаивали. С одной стороны, имел место невероятный, запредельный риск предстоящего задания, а с другой – присутствовало странное спокойствие Никольского. Подобное отношение могло бы объясняться молодостью и неопытностью офицера, но тот ведь уже успел понюхать пороху, а значит, не должен бы благодушествовать. Откуда же тогда столь вопиющая беспечность?

Не находя ответов, Герман отогнал от себя мысли о будущем и решил обратиться к подаренным наркомом журналам. С немалым волнением (будто встретил старого приятеля, с которым уж и не чаял свидеться) он раскрыл один из них – объединённый номер за май и июнь – и углубился в чтение. С первой же страницы пахнуло войной. Вместо фотографий стахановцев, статей о выдающихся рационализаторах и других материалов о мирных трудовых буднях великого народа, как это было принято в прошлые годы, теперь шли статьи об оружии и военном деле, а передовицу занимал приказ Народного комиссара обороны №130, всецело посвящённый опыту, данному войной. В частности там говорилось: «…исчезли благодушие и беспечность, которые имели место среди бойцов в первые месяцы Отечественной войны… Бойцы стали злее и беспощаднее».

«Пожалуй, так и есть. Люди научились не жалеть ни своей, ни чужой жизни, – подумал Герман, мельком взглянув на особиста. – Не беспечность, а равнодушие к смерти, вот чем объясняется столь завидное спокойствие. Я пока так не могу».

Он молча передал остальные журналы Артюхову и, повернув голову, взглянул на Каранихи, что сидел с закрытыми глазами и бубнил мантры. Таким способом индус пытался справиться с ознобом, не отпускавшим его с момента прибытия в холодную сентябрьскую Москву.

«Зачем я поддался импульсу и согласился взять с собой этого бедолагу? – кольнула запоздалая мысль. – Мог ведь там, в Бутане, отослать… К примеру, отправить с ним весточку в Тибет старой Шурпанакхе. Но дал слабину, смалодушничал. Ну и что с того, что он выразил желание следовать за мной? Наставником себя возомнил! Какой из него наставник здесь, в воюющей России? Теперь придётся следить в оба – на мне ответственность за эту жизнь!»

Сделав усилие, Герман вторично отогнал от себя тягостные размышления и продолжил читать. Одна за другой следовали статьи с весьма красноречивыми заголовками: «Этого мы никогда не простим! Смерть фашистским оккупантам!», «Комсомол в боях за Родину», «Герой туркменского народа», «Балтийский орлёнок», «Ледовое побоище». Последняя статья за подписью Н. Подорожного вызвала наибольший интерес. Взгляд автора показался своеобразным. Выходило, что Александр Невский заманил псов-рыцарей в искусно расставленную ловушку, именуемую «пятком». Это отличалось от общепризнанной трактовки событий восьмисотлетней давности на Чудском озере, но, тем не менее, не шло вразрез с фактами. Размышляя над текстом, Крыжановский незаметно для себя уснул – сказались ранняя побудка и смена часовых поясов.

Проснулся он оттого, что в салоне произошло некое движение. Это появился один из членов экипажа, стрелок-радист, в чьих петлицах алели красные сержантские треугольники. Кратко проинструктировав обоих солдат, после чего они немедленно заняли места у боковых пулемётных точек, сержант обратился к пассажирам:

– Товарищи! Мы входим в зону действия вражеской авиации. Есть вероятность, что нас атакуют. Прошу всех внимательно наблюдать в иллюминаторы за воздушным пространством. При обнаружении любого летательного аппарата немедленно сообщать мне или бойцам.

Сказав это, лётчик прошел в носовую часть и, подтянувшись на руках, влез на своё место за верхней турелью.

Герман объяснил возникшую ситуацию Каранихи, а потом приник к иллюминатору. За бортом царила мгла – в целях безопасности, пилот вёл машину внутри облачного слоя, по приборам. Снижаться начали лишь на подлёте к аэродрому. Вышло весьма резко – сердце ухнуло в груди, показалось, будто ящики с боеприпасами подскочили вверх и на короткий миг зависли над полом.

– Германцы! От суки, тут как тут, явилися – не запылилися! – рявкнул правый пулемётчик.

Бросившись на правую сторону, Герман упёр лоб в стекло и увидал два крошечных крестообразных силуэта, что приближались с запада.

Никольский молниеносно сорвался с места и побежал в носовую часть – предупреждать экипаж, а Артюхов очень некрасиво сполз с кресла и скорчился на полу.

– Обычно они со стороны солнца заходить любят и снизу – типа, подкрадываются, – без тени паники сказал Герману пулемётчик. – Тактика у них такая, блин, хищническая. А ща солнышка нету, вот и вся тактика коту под хвост! О-о, так это ж не «мессы»! Это ж итальянцы! Макки эс двухсотые! Ну, ща мы вас угостим русской перловочкой…

Он даёт длинную очередь. Расстояние слишком велико – светящиеся дорожки трассеров ложатся далеко от цели, однако один из вражеских самолётов всё равно отворачивает с курса.

– Сцышь, когда страшно?! – обрадованно кричит стрелок.

Пол снова уплывает из под ног – самолёт резко снижается.

«Наш пилот уходит из-под атаки – хочет отрезать противнику возможность зайти снизу», – догадывается Крыжановский.

Громко трещит крупнокалиберный пулемёт верхнего стрелка, сержанта. Снова мимо.

– Ну, где ж это прикрытие, мать его в дугу?! Они чего там, на аэродроме, совсем бабочек не ловят?! – возмущается рядом правый пулемётчик и остервенело давит на гашетку. – Макаронники ж нам не дадут сесть, это ж как дважды два.

Словно услыхав его горячий призыв, в небе появляется ещё пара крылатых силуэтов. Появляется и идёт на сближение с итальянцами.

– Другое дело, – болтливый пулемётчик звонко хлопает в ладоши. – Глянь-ка, наши «Яки» первые, ну, ща пойдёт потеха!

На какой-то миг Герману кажется, что славный боец сейчас пустится в пляс, но тот и не думает покидать боевой пост. Наоборот, не жалея патронов, строчит по врагу.

Итальянские пилоты, судя по всему, пока не замечают приближения советских истребителей – слишком увлеклись жирной целью, которую представляет собой большой и медлительный грузопассажирский самолёт. За что расплачиваться приходится сполна: пилот «Яка», зайдя в хвост одному из них, приближается почти вплотную и хладнокровно разносит из пушки фюзеляж. Пылающий фашист кувыркается в воздухе. Герман следит за ним до самой земли, ожидая, что пилот выпрыгнет с парашютом, но тщетно – раскрытия купола так и не дожидается. Самолёт-победитель приближается к их «Ли-2» и приветливо качает крыльями. На его зелёном боку отчётливо видна белая надпись: «Товарищ Вольф – фронту», и белый же рисунок – цветок розы.

Каранихи, которому мантры так и не помогли сохранить безмятежность духа, неистово машет в ответ, будто пилот истребителя может его увидеть на такой дистанции да ещё сквозь мутное стекло.

Второй «Яковлев» менее сноровист, нежели «Товарищ Вольф». Он не только промахивается по «Макки», но и проносится мимо.

– Во мазила, – расстраивается пулемётчик. – Макаронник ж ему ща насуёт полную ж..у огурцов.

Действительно, итальянец тут же виснет на хвосте у незадачливого русского. Отчаянно виражируя, тому чудом удаётся увернуться от пулемётной очереди, но итальянец не отстаёт, азартно продолжает погоню. Азарт – штука губительная, каковое утверждение убедительно доказывает «Товарищ Вольф», под чью атаку подставил преследователя удирающий «Яковлев». «Товарищ Вольф» бесстрашно идёт в лоб фашисту и бьёт без промаха – прямо снайпер, а не лётчик! Вражеский истребитель, таща за собой шлейф антрацитово-чёрного дыма, несётся к земле. На этот раз пилоту удаётся спастись, о чём свидетельствует распуствшаяся в небе большая грязно-белая «ромашка» парашюта. А пара «Яков», развернувшись, уносится прочь.