Пора признать, тебе среди них не место. И глупо было воображать обратное. Вот где тебе место – в 11-м автобусе. Оглянись вокруг. Спустись на землю. Вот кто тебе ровня. Обычные люди. Приличные люди.

– Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин —

Посмотри на эту милую старушку. Кажется, ты видела ее вчера. Но где? Она приходила в библиотеку? Сейчас многие приходят – погреться.

Нет, в продуктовом банке. Она как раз выходила, и ты придержала ей дверь. Она еще так странно на тебя посмотрела, будто это заведение не для таких, как ты. Ну и что? Ты просто заглянула туда. Из чистого любопытства. Просто поинтересоваться, что за еду там выдают. Ты же не собираешься пользоваться их услугами. Пока до этого не дошло.

Нет худа без добра.

И почему она на тебя пялится?

Ясно, ей нужна помощь с тяжелой сумкой на колесиках.

– Экокс-Грин – Ярдли —

– Простите, вам помочь?

Старушка посмотрела на тебя в упор. Глаза у нее были выцветшие, с голубыми прожилками, водянистые. Трясущейся рукой она ухватилась за ручку своей сумки.

– Ты законченная дрянь, – ответила она наконец, когда двери автобуса с шипением открылись и старуха спустилась на тротуар. – Валила бы ты обратно в джунгли, там тебе самое место.

Когда он ушел, Лора была в таком бешенстве, что соображала с трудом. Стояла у окна, наблюдая, как он шагает в сторону привратницкой, и кипела от злости. Гнев застилал ей глаза, ей чудилось, что даже в крое его одежды и в легком наклоне тела при ходьбе угадываются надменность и наглость. Он скрылся в арке, Лора вернулась к письменному столу и тут же наткнулась взглядом на чашку с жасминовым чаем, которую она ему налила. К чаю он не притронулся. Поднявшись на половину лестничного пролета в маленькую ванную, она вылила чай в раковину.

День выдался не из легких. Утром редакторы из журнала прислали электронное письмо с вопросом, когда она сдаст рукопись, напомнив, что и со второго дедлайна прошло уже более месяца. И опять она провела около четырех часов, просматривая свои хаотичные заметки и еще более хаотичные заметки покойного мужа в поисках некой единой темы, объединяющего импульса, что придал бы этим на первый взгляд разрозненным мыслям общую направленность. Но так ничего и не нашла.

Тим постучал в ее дверь ровно в два. Он учился на втором курсе, поступив в Оксфорд из частной школы, что славилась несуразно высокой платой за обучение и весьма средненькой успеваемостью. Явился он, чтобы выразить недовольство преподавательскими методами Лоры.

Когда же это началось? – припоминала она. Студенткой Лора почтительно внимала каждому слову преподавателя, и любая крупица профессорской мудрости ввергала ее в трепет. Разумеется, боевой задор нынешних студентов создает более здоровую атмосферу, однако некоторые – Тим, например, – ударились в другую крайность: сдается, они видят в преподавателе лишь поставщика услуг и энергично предъявляют претензии, когда предоставляемая услуга не оправдывает их ожиданий.

– Кто бы ни написал это стихотворение, – заявил Тим с порога, – он не является настоящим поэтом.

– Его зовут Эдвин Морган, – сказала Лора, – и он был-таки настоящим поэтом. Просто для вашего первого знакомства с ним я выбрала одно из его наименее сложных произведений.

– Но его как бы поэзия – полная ахинея, – упорствовал Тим.

– Думаю, на занятии мы установили, что это не так. Именно так называемую невнятицу Моргана мы и обсуждали с вашей группой.

На занятии по литературе двадцатого века Лора предложила студентам прочесть стихотворение Эдвина Моргана «Песнь Лох-несского чудовища» и полагала, что ей удалось, пусть и долгими стараниями, убедить студентов в том, что из произвольных на первый взгляд, а то и сумбурных сочетаний гласных и согласных можно вычленить смысловые фрагменты.

– Знаете, я рассказал об этом моей маме. Она говорит, что никогда не слыхала об Эдвине Моргане, и поинтересовалась, почему в этом году мы совсем не читаем Элиота.

Лора вспомнила, что мать Тима тоже заканчивала факультет английского языка в Оксфорде. Теперь она сочиняет исторические любовные романы, вероятно неплохо на этом зарабатывая, если судить по книжным киоскам в аэропортах, где ее книги всегда в продаже.

– Я преподаю вам, а не вашей маме, – ответила Лора. – Если ваши родители и платят за обучение, не они составляют учебный план.

Именно после упоминания платы за обучение, как она смекнула позже, Тим закусил удила. Она с самого начала подозревала, что суть его претензий сводится к вопросу о деньгах. Из разговоров студентов она со временем получила представление о бдительном дистанционном контроле, осуществляемом озабоченными родителями: видя, какие суммы утекают с их банковских счетов, они хотят быть уверенными, что инвестиции окупятся сполна. То, что для Лоры и ее коллег всегда было нерушимой, но не материальной данностью, образование, развитие юного ума, восхождение к более высокому уровню знания и мышления – ныне переквалифицировали в ценный ресурс, нечто, что можно купить с расчетом на финансовую отдачу в будущем.

Вечером в пабе за бокалом совиньона она все еще прокручивала в голове эту досадную стычку с Тимом. Лора договорилась встретиться в пабе с Дэнни, но он пока не появился. На столике перед ней лежал лист бумаги формата А4 со следами еще одной попытки составить, раз и навсегда, перечень основных пунктов для статьи, которую она столь давно задолжала журналу, и найти способ свести их воедино. Пока она набросала следующее:

И лишь сейчас она увидела непрямую, скорее даже пунктирную связь между сугубо прагматичными воззрениями, унаследованными поколением Тима, и идеями, что она пытается синтезировать в своей статье. Не этот ли аргумент намеревался развить ее муж, не этим ли объясняется тот факт, что, разбирая по косточкам полузабытые книги и фильмы, он постоянно возвращался к одному и тому же – к процессу, который он определил как «монетизация чуда»?

Ее размышления прервал Дэнни. Подняв голову, Лора вдруг обнаружила, что он нависает над ее столиком.

– От работы кони… – Дэнни бросил взгляд на листок с записями.