постапокалиптической литературе за последнее десятилетие? Мне несказанно повезло, что я столько путешествовала благодаря «Мариенбаду»…

Голубое небо над Солт-Лейк-Сити, птицы парят в вышине.

Крыша отеля в Кейптауне, огоньки мерцают в кронах деревьев.

Ветер утюжит высокую траву в поле у вокзала в северной Англии.

Женщина в Буэнос-Айресе спрашивает:

«Можно я покажу вам свою татуировку?»

…и мне довелось побеседовать с превеликим множеством людей о постапокалиптической литературе. Я слышала массу теорий об интересе к этому жанру. Некто предполагал, что причина в экономическом неравенстве, что, живя в несправедливом мире, мы стремимся все взорвать и начать с чистого листа…

«Так мне представляется», – сказал продавец книг в старинном магазине в Ванкувере, а тем временем Оливия восхищалась его розовыми очками.

…и я не могу с этим согласиться, но это любопытная мысль. – Голограммы вздрогнули и вытаращились на нее. Ей льстило, что она все еще способна держать аудиторию, даже при том, что последняя находится в голографическом пространстве и аудиторией-то в сущности не является. – Кто-то предполагал, что причина в тайном стремлении к героизму, что я нахожу интересным. Возможно, мы верим, что, если миру предначертано погибнуть и возродиться, что, если должна произойти немыслимая катастрофа, тогда, может, и мы заново родимся, став лучше, самоотверженнее, благороднее.

– Разве так уж это невозможно? – спрашивала библиотекарша в Браззавиле с сияющими глазами, а на улице кто-то играл на трубе. – Разумеется, никто не хочет, чтобы такое произошло, но представьте, какие возможности для героизма…

– Некоторые полагают, что речь идет о катастрофах на Земле, о решении строить купола над бесчисленными городами, о трагедии целых покинутых стран из-за подъема уровня воды или аномальной жары, но…

Воспоминание: пробуждение на борту воздушного корабля, выполняющего рейс из одного города в другой; внизу виден купол над Дубаем; на какое-то жуткое мгновение ей померещилось, будто она покинула Землю.

…но я сомневаюсь в истинности этого. Наша тревога оправдана. Вполне разумно предположить, что тревога переходит и в литературу, но эта теория не учитывает, что наши тревоги не новы. Было ли такое время, когда бы мы не думали о конце света?

– У меня был однажды потрясающий разговор с моей мамой, когда она говорила о чувстве вины за то, что она и ее подруги произвели на свет детей. Это было в середине 2160-х годов в Колонии‑2. Трудно представить более спокойное время или место, но их беспокоили астероидные бури, возможная непригодность Луны для проживания, поддержание жизнеспособности Земли…

Мама пьет кофе в доме, где прошло детство Оливии:

скатерть с желтыми цветами,

синяя кружка с кофе в обрамлении ладоней,

ее улыбка.

…я хочу сказать, не одно, так другое. Как биологический вид мы верим, что живем на пике, в кульминационный момент истории. Это есть в некотором роде самолюбование. Нам хочется верить в свою исключительность, что мы живем на излете истории, что сейчас, после тысячелетий ложных тревог, наконец-то случилось худшее, мы дожили до конца света.

В мире, который прекратил свое существование, но точная дата его исчезновения неизвестна, капитан Джордж Ванкувер стоит на палубе корабля Его Величества «Дискавери», тревожно вглядываясь в обезлюдевший пейзаж.

– Но напрашивается любопытный вопрос, – сказала Оливия. – А что, если конец света происходит непрерывно?

Она выдержала эффектную паузу. В голографической аудитории воцарилась почти идеальная тишина.

– Ибо можно вполне обоснованно полагать, что конец света – это постоянный и нескончаемый процесс, – изрекла Оливия.

Спустя час Оливия сняла шлем и снова оказалась в одиночестве в своем кабинете. Когда еще она так уставала? Некоторое время она просидела неподвижно, впитывая атрибуты физического мира – книжные полки, рисунки Сильвии в рамках, садовый пейзаж на холсте, подаренный родителями на свадьбу, необычный обломок металла, подобранный ею на Земле и повешенный на стену из-за приглянувшейся формы. Она встала и подошла к окну, чтобы взглянуть на город. Белая улица, белые здания, зеленые деревья, огни «Скорых». Была полночь, и «Скорым» не нужно было включать сирены. Красно-синие сполохи озаряли улицу и потом затухали.

«Я должна была умереть во время пандемии». Она не совсем осознавала, что это значит, но все ее мысли вращались вокруг этого. Мимо проехал трамвай, везущий медиков, затем еще одна «Скорая», и настала тишина. В воздухе что-то мелькнуло: во тьме бесшумно пролетела сова.

– Если отвечать на вопрос, почему именно сейчас, – говорила Оливия перед другой аудиторией голографических слушателей на следующий вечер, – то есть почему интерес к постапокалиптической литературе за последнее десятилетие возрастает, думаю, нужно учесть изменения в мире за это время, и это неизбежно наводит на мысль о наших технологиях. – Голограмма в первом ряду как-то странно затрепетала из-за ненадежной связи. – По моему убеждению, мы обращаем взоры к постапокалиптической литературе, не потому что катастрофы притягательны, а потому что притягательно то, что наступит после. Мы втайне стремимся к тому, чтобы мир стал менее технологичным.

– Полагаю, я не первая, кто спрашивает вас, каково стать автором романа о пандемии во время пандемии, – сказала другая журналистка.

– Вы не самая первая.

Оливия стояла у окна, глядя в небо. Купол Колонии‑2 был настроен на то же разрешение изображения в пикселях – изменчивой картинкой голубого неба и облаков, что и в Колонии‑1, и в Колонии‑3. Но ей показалось, что на горизонте образовалась прогалина, едва мигающий дефектный участок, сквозь который проглядывал черный квадрат. Трудно сказать.

– Над чем вы работаете в эти дни? Вы сохранили работоспособность?

– Пишу безумную научную фантастику, – сказала Оливия.

– Любопытно. Можете рассказать?

– Я и сама не очень много знаю, откровенно говоря. Я даже не знаю, роман это или повесть. Все еще в беспорядочном состоянии.

– Думаю, все, написанное в этом году, беспорядочно, – сказала журналистка, и Оливия решила, что та ей симпатична.

– Что привело вас в научную фантастику?

Участок в небе отчетливо моргнул. Что будет, если освещение купола выйдет из строя? Странная мысль. Она всегда считала иллюзию атмосферы само собой разумеющейся.

– Я нахожусь в самоизоляции сто девять дней, – ответила Оливия. – Думаю, мне захотелось написать о чем-то, что происходит как можно дальше от моего жилища.

– И это все? – спросила журналистка. – Физическая дистанция как способ путешествовать во время самоизоляции?

– Нет, думаю, нет. – Приближался вой сирен «Скорой помощи», а потом «Скорая» остановилась перед зданием напротив. Оливия повернулась спиной к окну. – Просто… послушайте, – сказала Оливия, – я не хочу излишнего драматизма и знаю, что то же самое сейчас происходит во многих местах, но вокруг столько смерти. Я не хочу писать ни о чем реальном.

Журналистка молчала.

– И я знаю,