Мужчины внесли тело Элверы и положили на узкую лежанку. Они уже повернулись, чтобы уйти, когда Элевайз сняла с трупа тунику Жосса и молча вернула ему. Несколько мгновений Жосс внимательно смотрел на аббатису, но она не смогла прочитать выражение его лица. Затем, со своим обычным коротким поклоном, Жосс вышел.

«Я не заслужила его почтения, – подумала Элевайз. – Во всяком случае, сегодня утром – уж точно».

В ней все еще гнездилось сильное чувство вины. Аббатиса испытывала острую необходимость выполнить какую-нибудь неприятную работу, заставить себя, милости ради, сделать что-нибудь такое, что она ненавидела.

Глубоко вздохнув, она обратилась к Евфимии:

– Несправедливо, сестра, что вы одна должны нести это бремя – обряжать еще одну юную жертву. Если разрешите, я помогу вам.

Распахнутые глаза сестры Евфимии выдали ее изумление.

– О, аббатиса, но ведь вы… – Евфимия внезапно умолкла.

Она не привыкла подвергать сомнению слова настоятельницы, хотя и знала о брезгливости Элевайз.

– Очень хорошо, – наконец сказала она. – Сначала нужно снять с несчастной девочки одежду – она вся мокрая почти до пояса. Для похорон мы наденем на нее сухую.

Аббатиса заставила свои непослушные руки взяться за работу. Евфимия приподняла мертвую девушку, а Элевайз распустила завязки на черном платье и стала стягивать его с остывшего тела. Пятна на шее Элверы приняли синевато – серый оттенок, они четко вырисовывались на сухой коже. Когда обнажилась грудь, Евфимия тихонько вскрикнула.

– Что такое? – спросила Элевайз.

Евфимия не ответила. Вместо этого она обеими руками ухватилась за ворот платья, быстро – гораздо быстрее, чем это делала Элевайз – спустила его к ногам девушки, затем развязала нижнюю рубашку и сняла ее тоже.

Положив свои руки на живот девушки над лонной костью, Евфимия нахмурилась, задумалась на мгновение, а затем начала оглаживать низ живота.

– Аббатиса, – обратилась она к Элевайз, – я должна провести внутреннее обследование. Извините, но это необходимо.

Элевайз уже открыла рот, чтоб возразить, но осеклась, кивнула в знак согласия и отвернулась. Она не могла заставить себя смотреть на это.

Спустя некоторое время раздался голос Евфимии:

– Можете открыть глаза, я закончила.

Элевайз с облегчением увидела, что Евфимия накрыла Элверу от плеч до бедер куском ткани. Не глядя на Элевайз, сестра заговорила:

– Элвера была беременна. Месяца три как, может, немного больше. Я подумала об этом, когда увидела ее грудь. Потемневшие соски – верный знак. У юных девушек они обычно нежно-розовые, особенно у рыжеволосых, как она. Но когда я ощупала ее живот, я поняла, что это так и есть. Я знаю, что такое увеличившаяся матка.

Элевайз, потрясенная до глубины души, молча взирала на Евфимию.

Неправильно истолковав ее взгляд, Евфимия добавила:

– Аббатиса, я совершенно уверена. Нет никаких сомнений.

– В вас я нисколько не сомневаюсь, – с трудом проговорила Элевайз. Внезапно у нее пересохло во рту. – Три месяца, вы сказали?

– Может, больше. Матка возвысилась над лонной костью.

Элевайз рассеянно кивнула. Две недели в ту или иную сторону не играли большой роли. Решающим фактом – во всяком случае, для Элевайз – было то, что Элвера переступила порог монастыря уже беременной. И беременности этой было, по меньшей мере, два месяца.

– Она… Она знала? – спросила она.

– О да. – Евфимия с чувством кивнула. – Не могла не знать, если только не была совсем уж наивной, в чем я сильно сомневаюсь. – Она с нежностью взглянула на тело. – Ах ты, маленькая болтушка… Да, такой уж она была. Мне не раз приходилось выговаривать ей за беспечность, пусть даже она пробыла у нас всего ничего. Но я бы не сказала, что она была затворницей, ничего не знающей о жизни. Женских дел у нее уже не было месяца два или три, грудь побаливала, мочилась она куда чаще, чем обычно. Вероятно, не раз и не два она чувствовала сильное недомогание, ее тошнило, порой накатывалась усталость…

Элевайз прекрасно помнила симптомы раннего этапа беременности.

– Да, все бывает именно так…

Она напряженно вспоминала, пытаясь воссоздать в малейших подробностях мотивы, которыми Элвера объясняла свой приход в монастырь. Как теперь понимала Элевайз, эти мотивы были насквозь фальшивыми. Хотя некоторые детали ускользали, две врезались в память прочно: Элверу не интересовали мужчины – девушка сама подчеркнула это, повторив свои слова, – и она даже вообразить не могла, что когда-нибудь у нее будут дети.

Эти два утверждения, в свете нового открытия, оказались чистейшей ложью.

Жоссу не терпелось поговорить с Элевайз, но он сознавал, что из уважения к ней не должен отрывать аббатису от обряжания покойной. Это дело, как он отчетливо видел, было ей совсем не по душе, однако Жосс хорошо понимал, почему она делает это. Понимал ее чувство вины. Разве он, тот, который расчесывал блошиные укусы и беспокойно вертелся во сне в сотне шагов от места, где нашли Элверу, не испытывал такую же жгучую боль?

Чтобы занять чем-нибудь время, он вернулся к жилищу в долине, где снова надел свою тунику. Возвращая накидку брату Савлу, Жосс поблагодарил его и спросил, не найдется ли здесь чего-нибудь, чтобы сделать слепок.

– Слепок? – с сомнением в голосе переспросил Савл.

Жосс объяснил. Лицо Савла просветлело, и, коснувшись рукава Жосса, он объявил:

– Идите за мной.

Савл подвел Жосса к маленькому сараю, пристроенному к задней стене домика. Здесь было много всякой всячины: битая посуда, лавки, ожидающие починки, оставленные посетителями вещи. И – свечи. Длинные обетные свечи. А в корзине на полу – сотни свечных огарков.

– Брат Савл, вы умнейший человек! – воскликнул Жосс. Схватив корзину, он готов был нестись сломя голову вниз по тропинке, когда Савл снова коснулся его рукава. На сей раз, не сказав ни слова, лишь едва заметно улыбнувшись, он вручил Жоссу кремень.

Жосс обнаружил, что сделать удовлетворительный слепок – совсем не легкая задача. Оказалось, что это чертовски сложная работа, требующая немалого количества расплавленного воска даже для того, чтобы заполнить хотя бы переднюю половину отпечатка. В конце концов, ему даже пришлось разжечь небольшой костер на сухой земле. Наконец слепок был готов. Тщательно затоптав костер и оставив не использованные огарки в сарае, Жосс направился в аббатство, чтобы доложить обо всем Элевайз.

К этому времени аббатиса уже покинула больницу. По словам сестры Евфимии, она уединилась в своей комнате. Бережно неся слепок, аккуратно завернутый в кусок ткани, Жосс направился к ней.

Элевайз сидела за своим столом, облокотившись на его хорошо отполированную поверхность. От побледневшей, потрясенной женщины, которая, закрыв лицо руками, стояла на коленях перед мертвой девушкой, не осталось и следа. Аббатиса выглядела как всегда. Спокойная, сдержанная, чуть-чуть чопорная. Готовая к любым сюрпризам, которые может преподнести день. Но Жосса, который видел ее в минуты страдания, не могло обмануть внешнее спокойствие Элевайз. И он поймал себя на том, что аббатиса, с ее слабостями, нравится ему еще больше.