– Хороший костюмчик! – одобрил Козма и спросил удивленно: – Меч почему не взял?

– Не умею я с ним, – пожал плечами Гуго. – Хватит ножа. Ну и копье с арбалетом…

– Как знаешь, – пожал плечами Козма. – Садись рядом!

Гуго привязал коня к дереву, и они вдвоем некоторое время смотрели, как оборванная ватага франков пытается выполнить задание Роджера. Получалось у них плохо. К полудню только полдесятка лучников переоделись подобно Гуго. Тем временем под присмотром бальи-грека несколько мужчин принесли еду; воины отложили оружие и уселись на жухлой декабрьской траве обедать. Иоаким, присматривавший за лучниками во время стрельбы, присоединился к Козме. Гуго смутился и вознамерился уйти, но Козма велел ему остаться.

– Оруженосцем обзавелся? – спросил Иоаким по-русски, с любопытством рассматривая Гуго.

– Хороший паренек, – ответил Козма, разламывая на куски плоский хлеб. – Смышленый.

– Чуток симпатичней обезьяны будет, – заключил Иоаким, вытаскивая пробку из бурдюка.

– Я же не в зятья беру! – возразил Козма.

Гуго благоговейно принял из рук Козмы глиняную кружку с вином, осушил ее духом. Затем налег на вяленое мясо и сыр, жадно заедая все это свежим хлебом.

– Давно не ел? – с жалостью спросил Козма по-провански.

– Угу, – промычал Гуго с полным ртом.

– Оставь парня! – велел Иоаким. – По нему видно, что грек их не баловал. Рожа плутовская! Мы, христиане, должны помогать ближнему… – передразнил он бальи. – А сам, небось, давал только хлеб да воду. Или сыр какой-нибудь окаменевший. Через день.

– На женщин у них сил хватало! – хмыкнул Козма.

– Основной инстинкт! – развел руками Иоаким. – Еще неизвестно, кто за кем бегал. Может, какая-нибудь гречаночка, которую муж давно не баловал ласками, приглядела себе паренька, вроде этого, – он кивнул на Гуго, – подкормила его потихоньку, ну и… Дело молодое.

– Кто б рассказывал! – ухмыльнулся Козма.

Гуго тем временем уничтожил все, что перед ним лежало, запил все это полной кружкой вина и сел, преданно глядя на Козму и его друга.

– Каким ветром тебя занесло в Палестину? – спросил его Иоаким на лингва-франка.

– Кюре сказал: здесь хорошо, сытно, защищая Святую Землю, можно грехи искупить. Как свои, так и родных.

– Много грехов накопили?

Гуго смутился.

– Мать родила меня без мужа. Потом она вышла замуж, но меня все равно дразнили ублюдком. Кюре причастие давал самому последнему, отчим бил…

– От такой жизни сбежишь! – согласился Иоаким. – Как насчет сытости?

– О! – заулыбался Гуго. – Барон кормил хорошо: давал мясо каждый день, хлеба – сколько съешь! Одежду выдали новую, крепкие сапоги, оружие. Хорошо было!

– Легко сделать человека счастливым, когда ему мало надо! – вздохнул Иоаким. – Это не нам, позаброшенным…

– Думаешь, нас ищут? – спросил Козма по-русски.

– Наверняка.

– Уверен?

– Маргарита позаботится… Вспомни прошлый раз. Она кого хошь достанет и построит.

– Опять нас угораздило вляпаться!

– Планида такая! – заключил Иоаким, закидывая руки на затылок и поудобнее устраиваясь на траве. – Зато интересно.

– Тебе нравится?

– Не скучно. Будь моя воля, каждого нашего специалиста по средневековью посылал бы на стажировку. Чтоб камушки потаскал под присмотром сарацина, хлебушек черствый пожевал… Потом на коне зад сбил, не мылся неделями, спал на голой земле не раздеваясь, да еще кровушки человечьей понюхал. Чтоб знал, что студентам рассказывать! Теоретики…

– Наши знают, что мы живы?

– Там же Дуня…

– Ты ей по сотовому звонил?

– Ей не нужно, – хмыкнул Иоаким. – Вспомни, как она меня по роже хлещет. Ведьма! Что не предпринимал, чтоб не догадалась! Душ приму, щеткой с одежды волосы посторонние стряхну, прихожу весь чистенький – ни помады, ни духов на теле. А она с порога – по физиономии! За что? Ты, говорит, был с блондинкой: высокой, пухленькой, родинка у нее на левой ягодице… Черт бы вас побрал, колдунов! Как перед телекамерой…

– А не бегать по бабам пробовал?

– Даже обет давал… Но Дуня беременная, лицо пятнах и живот до колен… Я ее, конечно, люблю… Но тут компашка на работе, эта блондинка задком покрутила… Я живой…

– Ульянка маленькая…

– Говорил: не буди отцовство! До сих пор привыкнуть не могу… Крохотное, розовое, орет… Меня к ней не допускают. Маман растопырилась над колыбелью, так что непонятно, кто на самом деле родил: она или Дуня. Дождалась внучки! Папаша рядом. Он даже пить бросил: мать сказала, что не допустит к Ульянке нетрезвого! Я там – третий сбоку. Выжили папочку!

– Ты и рад!

– Брось, Кузя! – сердито сказал Иоаким, поднимаясь. – Все будет путем. Доберемся до замка Роджера, потом до порта. Расспросим моряков, где такой маяк имеется, заплатим – нас и довезут к пещерке. Ничего страшного! Зато дома такого не будет! – он повел рукой, показывая на воинов, разбиравших после обеды луки. – Это тебе не турниры с ряжеными рыцарями! Видел! Хлещут друг дружку тупыми мечами с усердием зависящим от количества выпитого пива! Здесь настоящее! И луки, и стрелы, и кровь, и смерть… Ни за какие деньги не купишь. Лови момент!

– Легко тебе жить! – вздохнул Козма, вставая…

После обеда Роджер, расспросив первую пятерку самых метких стрелков, назначил четверых из них десятниками и поручил им следить за исполнением правил стрельбы. То ли это, то ли еда с вином помогли, но спустя недолгое время еще с десяток воинов всадили свои стрелы в снопы без промаха. У остальных не ладилось. Вздохнув, Роджер велел считать пять попаданий из десяти. С этим справились почти все. Только двое безнадежно продолжали пускать стрелы мимо. По всему было видно, что одежда и кони им не светят. Закончившие испытание воины, переодевшись, восседали на траве и скалили зубы, посмеиваясь над товарищами. Мучения неудачников прекратил Роджер, велев им сдать луки. Вмешался Иоаким. Подойдя к одному из мазил, высокому и широкоплечему, он велел ему раскинуть руки в стороны, приложил свои, измеряя длину, затем спросил неудачника как его звать. Тот радостно ответил:

– Бруно!

– Беру себе! – сказал Иоаким Роджеру. – Парень умеет и копьем, и кистенем. Сгодится!

Роджер только плечами пожал.

Последний неудачник, юный, красивый, со жгуче-черными длинными волосами и большими карими глазами затравленно смотрел на товарищей и рыцарей.

– Он остается здесь? – спросил внимательно следивший за испытанием грек-бальи и кровожадно облизал губы.

– Этот охмурил твою дочку? – с любопытством спросил Иоаким.

Бальи не ответил, но по его лицу было видно, что Иоаким угадал.